Еще несколько лет назад, на заре своей мировой славы, Хавьер Бардем был совсем другим человеком. Открытым, симпатичным, веселым, обаятельным, ироничным — в нем были все те черты, которые так любят женщины. Сейчас в обаянии актеру не откажешь, но назвать его открытым уже никак нельзя.
Хавьер уверяет, что никогда не берется за роль, если она ему не интересна. Чтобы понять это, он сам переводит американские сценарии на родной испанский. «Когда я говорю "Я люблю тебя" по-испански, это значит очень много всего, а когда я говорю это по-английски, это всего лишь звуки, за ними ничего нет — ни воспоминаний, ни сожалений, ни радости». Но именно английский язык сделал Бардема звездой, и благодарить за это он должен возлюбленную, с которой прожил больше десяти лет, переводчицу Кристину Палес — она была его первым учителем английского. Они познакомились в 1992 году на съемках фильма «Ветчина, ветчина», и сначала Кристина Хавьера возненавидела — так он был отвратителен в образе своего героя, мачо и жиголо. Но спустя какое-то время они начали встречаться, а потом и жить вместе. А расстались, когда Бардем понял, что любовь его жизни — Пенелопа Крус. Они снимались вместе много раз (впервые в той же «Ветчине…», где актер провел большую часть экранного времени, заглядываясь на ее бюст и ноги), но лишь на съемках «Вики Кристины Барселоны» в Мадриде начался их роман, завершившийся свадьбой и рождением двоих детей.
— Хавьер, правда, что вы всерьез занимались регби?
— Да, но в Испании это не самый популярный вид спорта, это все равно что в Японии быть матадором. Но после успеха фильма «Ветчина, ветчина» играть в регби стало невозможно, в другой команде всегда кричали: «Смотрите, там парень из "Ветчины...", давайте надерем ему задницу!»
— Вы ведь и с Пенелопой познакомились на съемках этого фильма, почему же столько лет ждали, чтобы сделать ей предложение?
— Я вам так скажу: я женат, и счастливо женат. И бесконечно благодарен тому, кто там сидит наверху (кем бы он ни был), за то, что подарил мне возможность быть любимым. Я сейчас нахожусь в абсолютнейшем мире с собой. Но я не понимаю, почему окружающих так интересует моя частная жизнь...
— Вы — знаменитость, Пенелопа — знаменитость, конечно, всем интересно, что вы за люди, как вы живете...
— Это на самом деле интересный вопрос. Да, мы актеры. Я понимаю, когда Пенелопа снимается в постельной сцене с Майклом Фассбендером, это ее работа. Она понимает, что, когда я работаю над сложной ролью, нельзя вернуться домой и просто повесить свой образ на крючок у двери. До женитьбы на Пенелопе я чувствовал себя одиноким не потому, что был один, а потому, что ни одна женщина не способна понять меня так, как она. И я очень страдал от этого одиночества…
— А вы чувствуете себя секс-символом? Вас ведь часто включают в подобные списки, а в Испании, наверное, еще чаще, чем в Голливуде?
— Вы ведь знаете, что я скажу «нет». Именно поэтому я так много работаю — я хочу, чтобы люди поверили, что из-за такого парня, как я, три невероятно красивые женщины — Скарлетт (Йоханссон), Пен (Крус) и Ребекка (Холл) — могут убить друг друга (речь идет о фильме «Вики Кристина Барселона» Вуди Аллена. — Прим. ред.). Но, честно говоря, я этого в зеркале не вижу. Обычное и даже порой неприятное лицо. Сломанный в драке нос — одному парню в баре я решительно не понравился, тогда-то мой нос и приобрел такую неправильную форму.
— А правда, что ваш кумир — Аль Пачино? И вы храните запись его голоса со своего автоответчика?
— Это было еще в 2000 году, когда я сыграл в фильме «Пока не наступит ночь» — первом своем голливудском фильме. Пачино мне позвонил — взял телефон у режиссера — и оставил сообщение, меня, как назло, дома не было. Хотел мне лично сказать, как он потрясен моей игрой. А потрясен-то был я в результате. И храню эту пленку, что вполне естественно. Такой подарок не выбрасывают.
— В своем новом фильме «Советник» Ридли Скотта вы опять играете эксцентричного героя с дурацкой прической, в шелковых рубашках кричащих расцветок — что ж вам так не везет? (В фильме братьев Коэн «Старикам тут не место» герой Бардема тоже поразил зрителей своей прической, равно как и в картине «007: Координаты "Скайфолл"», где играл главного злодея. — Прим. ред.)
— Да это как-то само собой получилось. Мы с Ридли обсуждали, как я буду выглядеть, и я рад, что мы пришли к согласию. Райнер — скорее жертва, чем преступник. Вся его вина в том, что он старается быть тем, кем не является на самом деле. Он много болтает обо всем, но на самом деле ни черта не знает. Он потерян, наивен и простодушен, и в конце концов его убивают. Но нам показалось, что для позера и к тому же владельца злачных заведений он вполне прилично одет и причесан.
— У вас с Пенелопой в «Советнике» нет ни одной общей сцены, она играет возлюбленную Майкла Фассбендера, зато у вас очень раскованная сцена с Кэмерон Диаз прямо на капоте машины. От актрисы требуется большая смелость, чтобы проделать такое...
— Ее такой никогда не видели, так что, как актер, я могу сказать, что это очень многообещающая роль.
— Ваши роли в американском кино далеки от героических, но признайтесь: в детстве-то вы наверняка мечтали быть Суперменом, а не злодеем…
— О, в детстве я кем только не хотел быть. Чубаккой, Люком Скайуокером, Индианой Джонсом, Джеймсом Бондом и, между прочим, Челюстями — тем чуваком с железными зубами, помните, из «Лунного гонщика»? Это магия детства, кажется, что ты можешь стать кем угодно. Но однажды смотришь в зеркало и понимаешь, что ни черта ты не можешь. И на площадке «Скайфолла» я не осмеливался сам выполнять сложные трюки, я ведь даже машину водить не умею! Но видели бы вы, что вытворял Дэниел Крэйг! Он совершенно сумасшедший. Рядом с ним хочется тоже попробовать, что такое бондиана на самом деле, без дураков. Да, некоторые сцены я сделал сам, но такого страху натерпелся... Как-то раз на съемках «Скайфолла» я вообще впал в ступор. Смотрю на Дэниела Крэйга и Джуди Денч и молчу. Забыл свои реплики. Режиссер Сэм Мендес спрашивает, мол, в чем дело. А я: «Прости, старик, но, кажется, я только сейчас понял, что снимаюсь в фильме о Джеймсе Бонде!»
— Зато вы здорово умеете пугать — ваши злодеи всех переплюнули…
— Я хочу сказать, что злодеи в бондиане — многолетняя традиция, целый жанр! Сэм Мендес увидел во мне злодея, и я был не против. Мы пробовали и пробовали, репетировали и репетировали, искали образ, и в итоге получился Сильва, единственное, что вы чувствуете, увидев его, — дискомфорт. Дискомфорт на животном уровне, и Бонд тоже испытывает это непривычное для него чувство. А вот в фильме «Старикам тут не место» моей целью было показать зло в чистом виде, как оно есть, без начала и конца, необратимое зло. И, согласитесь, вас пугает не этот странный человек с дурацкой прической, а то, как на него реагируют окружающие. Мой родной брат Карлос после просмотра «Стариков…», уже когда в зале свет зажегся, в ужасе от меня отшатнулся. (Смеется.) Мы сами создаем почву для своих страхов. Это как эмоциональный туризм — каждый ведь испытывает моменты ярости и желания кого-то убить в своей жизни. Вот я туда, в эти закоулки, и отправляюсь, когда играю психопатов.
Надо сказать, что американцы просто помешаны на насилии. Они стесняются вида голой задницы и радуются, когда видят море крови. В фильме Коэнов мы снимали сцену с моим обнажением, и в перерыве я встал размяться, так меня сразу закутали в полотенце. Но видели бы вы, как все радовались, когда мы снимали перестрелку — море крови, десятки трупов, а все присутствующие заходятся от восторга! Да я всего-то трех злодеев сыграл, разве вы не смотрели фильмов, где я играю хороших ребят? «Бьютифул», «Пока не наступит ночь»?
— Смотрели, конечно. Но «Оскар» вы получили именно за роль злодея в фильме «Старикам тут не место»…
— Я был бы идиотом, если бы всерьез полагал, будто эта штуковина делает меня лучше других. Стоит у меня на полке, иногда натыкаюсь на нее глазами и думаю: «Что эта штука тут делает?» Вы знаете, в Испании считают, что я продался Голливуду, мои фильмы критикуют и не признают меня такой уж большой знаменитостью. Невозможно нравиться всем, и после того, как я получил «Оскар», у меня на родине выходили совершенно разгромные рецензии на мои фильмы с заголовками типа: «Хавьер Бардем сдулся»... В конце концов для меня «Оскар» — помимо того, что это большая честь, — стал возможностью отпраздновать победу со своими друзьями, которые остаются с тобой и в радости, и в горе...
— И отпраздновали?
— Да, я привел на церемонию 17 друзей. Скажу сразу: 17 испанцев в одном месте — это кошмар, никогда не знаешь, что может прийти им в голову и где они могут оказаться в следующую минуту.
— Джулия Робертс, ваша партнерша по романтической картине «Ешь, молись, люби», очень много усилий приложила, чтобы вас непременно номинировали.
— Джулия потрясающая женщина. И очень хорошая актриса. На съемках она нас всех заряжала энергией. Все усталые были, а я особенно — потому что решил принять это предложение после тяжелейших съемок в «Бьютифул». И перспектива на Бали побыть, покупаться, в любви красивой женщине объясниться меня тогда очень привлекла — казалась заманчивой, как кусок сладкого пирога. Так вот, Джулия нас всех заставляла быть энергичными. Прямо как профессиональный тренер по футболу гоняла: «Ну давайте же, ребята, вперед, давайте!» (Смеется.)
— И еще вы посвятили награду своей маме, актрисе Пилар Бардем…
— Моя мама уже более 50 лет актриса. И все мои предки были актерами. Они выходили на сцену еще в те времена, когда в Испании нельзя было актеров хоронить на кладбище, только за его пределами. И мои кузены, дяди, брат и сестра — все абсолютно актеры. Так что меня нелегко чем-то удивить. Или заставить на что-то купиться. Будь то успех или провал.
— Вы ведь даже в стриптизе в юности танцевали, чтобы поддержать семью?
— Это было всего один раз, и моя мама присутствовала при этом. Нам нужны были деньги, и мне за эти десять минут — а разговоров-то! — хорошо заплатили. Мама тогда сказала, что гордится мною. Так что мне нечего стыдиться. Мама была актрисой, но работала редко, раз в три-четыре месяца, а у нее было трое детей. Мы всегда ждали звонка с предложением, но его все не было. Я до сих помню, как мы смотрели на наш старенький телефон. Однажды моя сестра Моника — у нас с женой даже сестер зовут одинаково — взяла и перекрасила этот дурацкий телефон в розовый цвет. Чтобы не так тоскливо было на него таращиться. Мама мыла лестницы, работала в бинго-баре, чем только не занималась. Быть актером — значит иметь толстую кожу, потому что актерская профессия ненадежна. Вообще-то вначале я хотел стать художником и подрабатывал в кино, чтобы было чем заплатить за учебу в Академии художеств.
— Чем ваша семья занимается сегодня?
— 15 лет моя сестра и брат владели баром в центре Мадрида, но в июле были вынуждены закрыть дело. Два года убытков! Вы знаете, что в Испании одна семья из десяти не имеет вообще никакой работы? А 50% выпускников не могут найти себе работу, окончив университет? Это чудовищно.
— Говорят, вы очень придирчивы в выборе ролей — отказались сниматься у Спилберга в «Особом мнении», потому что не могли себя представить бегающим по крышам.
— Актерская профессия — не спринт, а марафон. Даже когда я начинал, то не хватался за все подряд, сидел без работы по несколько месяцев, а как-то раз даже полтора года! В этой профессии нет никаких причин браться за работу, которая тебе не близка, которая не сделает тебя счастливым.
— Похоже скорее на девиз.
— Да, это мамины слова. Она мне всегда говорила, что идти вперед надо, следуя только собственному чутью: куда оно тебя ведет, туда и ты. И тогда в один прекрасный день ты поймешь, что все, что у тебя есть, ты сделал собственными руками. Так оно и вышло, не правда ли?
