— Вы с сыном Хонасом написали этот сценарий, только когда 3D-технологии в очередной раз вернулись в кино и достигли нового уровня, или эти технологии просто вовремя подвернулись?
— Я всегда обожал космос и хотел снять про него фильм, но уже первая версия сценария называлась «Гравитация: Космическое напряжение в 3D». Так что мы с самого начала придумывали эту историю в 3D, только понятия не имели, как именно будем снимать. Я вообще полагал, что съемочный процесс займет пару недель: два героя, пустота, да что тут вообще снимать? Казалось, что основные усилия будут потрачены на компьютерную графику, а вышло не совсем так.
— То есть то, как показывать на экране невесомость, тоже заранее не придумали?
— Нет, понятия не имели, что будем делать, хотя понимали, что по старинке не получится: все эти тросы, на которых актеры и дублеры болтаются, сильно ограничивают степень свободы. Плюс подвешенные люди глупо выглядят: висеть на канатах, вращаться и при этом еще что-то играть, вести диалоги совершенно нереально. У нас же герои почти весь фильм проводят в состоянии нулевой гравитации, «плавают», вращаются в трехмерном пространстве. Мы взяли на вооружение роботов, которых используют в машиностроении. Видели когда-нибудь, как свободно они двигаются и крутятся в различных направлениях? Эти роботы управляли камерами, а артисты помещались в центр специальных конструкций: представьте Сандру внутри куба девять на девять метров, а вокруг нее камеры крутятся, плюс светодиоды, но... Я даже не знаю, как объяснить всю схему.
— Когда смотрел фильм, у меня было ощущение, что вы все это в падающем самолете снимали.
— Кстати, мы действительно долгое время рассматривали вариант с использованием самолетов, которые NASA применяет для создания невесомости при подготовке астронавтов. В Голливуде уже летали внутри «блевательной кометы» (прозвище самолета C-131 Samaritan, в котором тренируют летчиков для космических полетов), когда снимали «Аполлон 13». Но для длинных сцен и этот вариант не годится: спуск борта по параболе длится около 25 секунд, то есть десяток минут одним планом никак не снимешь. Поэтому пришлось изобретать нечто новое.
— И по поводу каждой детали с учеными консультировались?
— Конечно, мы же о многом не задумывались, пока не начали консультироваться с физиками и космическими инженерами. Даже такие базовые вещи, как то, что в космосе нет горизонта, нет верха и низа, что предметы в отсутствие сопротивления воздуха ведут себя не так, как мы привыкли, осознаешь в полной мере только в процессе работы над сценами.
— И не было ничего такого, про что ученые сказали бы «нет, так быть не может», но вы бы все равно оставили — красоты или метафоры ради?
— Мы старались быть крайне аккуратны и точны во всем, что касается физики. Да, катастрофического события такого рода никогда не случалось, и оно маловероятно, но опять же его нельзя назвать принципиально невозможным. И в драматургических целях мы немного изменили конфигурацию модуля «Союз», но это не противоречит науке.
— В остальном космические аппараты воспроизведены точно?
— О, да, то, что вы видите на экране, — это точные реплики «Союза» и Международной космической станции.
— Постараюсь не выдавать детали сюжета, но у вас большая часть экранного времени связана с еще советскими космическими технологиями: «Союз», его китайская версия, российский скафандр — вы ведь могли и без всего этого в голливудском фильме обойтись?
— Мог бы, но я с детства являюсь поклонником советской космической программы. То есть я с интересом следил и за американскими успехами, и за советскими, но, когда мы с мальчишками играли в освоение космоса, всегда был советским космонавтом, а не астронавтом и до сих пор обожаю советский космический дизайн. Отсюда в фильме и «Союз», и советский скафандр «Сокол».
— А вам не кажется, что со времен космической гонки поугас энтузиазм и исследователей, и вообще людей?
— Есть такое, лет 40 назад казалось, что еще немного — и мы полетим за пределы Галактики. И не только такие события, как первый полет человека в космос или первая высадка на Луну, вызывали интерес. Помню, как с восторгом смотрел на запуск спутника по телевизору. Это было исключительное событие.
— У Станислава Лема в романе «Возвращение со звезд» рассказывается, как люди перестали стремиться в космос, выбрав безопасную жизнь.
— Я в детстве и Лема читал, и Брэдбери, сейчас уже гораздо реже берусь за книги. Но и у этих писателей, и у меня космос — это не всегда буквально космос. В «Гравитации» космическое пространство, то, что окружает героиню, служит проекцией, метафорой внутреннего пространства. И финал истории подчеркивает возвращение к себе. То есть это история не про космос как таковой, но космос отлично подходит этой истории, и еще космос — это очень красиво.
— То есть то, как героиня Сандры Буллок сворачивается в позе младенца, — это довольно прямая метафора?
— Да, это начало ее перерождения.
— Похоже на философию нью-эйдж.
— Правда? Не знаю, я никогда не увлекался и не интересовался нью-эйдж-делами. У меня есть собственные духовные верования, и в то же время я полагаюсь на науку, на биологическое, рациональное видение жизни и мира. Мне кажется, что эти стороны могут прекрасно сосуществовать.
— Можно ли снять философский фильм про космос, не оглядываясь на Кубрика?
— Я специально, как только засел за сценарий, решил, что ни в коем случае не буду пересматривать «Космическую одиссею 2001 года», все что угодно, только не ее. Пересмотрел и посмотрел множество фантастических фильмов, чтобы ознакомиться с технологическими решениями, но к «Космической одиссее» даже не притрагивался. Сел бы пересматривать — меня бы парализовало, и, быть может, пришлось бы уйти из кино. Это потрясающий шедевр, и именно поэтому я старался держаться от него подальше.
