Считается, что 40 лет отмечать не следует, хотя это круглая дата. А с чем связан этот предрассудок?
— Вероятно, это связано с представлениями о том, что душа человека покидает тело на 40-й день. Да и вообще цифра 40 в христианстве занимает особое место. Но я никогда об этом особо не думал, поскольку человек не суеверный. Передо мной не стояло дилеммы — отмечать или не отмечать этот юбилей. Я день рождения всегда любил, хоть и говорят, что с возрастом эта любовь проходит. А для меня это прекрасный повод собрать друзей, еще раз встретиться со своим зрителем на сцене. Это такие вещи, которые делают еще более интересным сюжет моей жизни.
Вы сейчас активно гастролируете со своим моноспектаклем, в котором читаете стихи, исполняете песни. Но кому сегодня интересна поэзия? Вы бы дверь какую-нибудь подожгли — эффект бы был сильнее.
— Очень правильный вопрос. На фоне всех этих провокаций, перформансов главные задачи искусства оказались размыты. Хочется уже напомнить, что основное предназначение того же театра, например, — это возвращение человека к человеку. Люди истосковались по простым, трогательным вещам. Мы же в глаза друг другу разучились смотреть. О чем тут говорить, если нам стало проще отправить SMS, чем позвонить? Мы отдаляемся друг от друга — это совершенно очевидно. А театр — объединяющая энергия, которая помогает человеку, дает надежду на то, что все будет хорошо. Без надежды нельзя. И поэзия — хорошая вакцина от безнадеги и равнодушия.
Вы правда считаете, что искусство может кого-то объединять? Какой-то юношеский идеализм.
— Нет, нисколько! Вот вы смотрите, например, на полотна Рембрандта, и ваша душа в этот момент отдыхает. Происходит обогащение красотой. То же самое музыка, другие формы искусства. Вот это очарование продлевает жизнь, объединяет. Пусть это даже будет провокация, эксперимент — главное, чтобы в этом не было разрушения, агрессии, злобы.
Давайте к театру вернемся... Вы недавно покинули «Сатирикон», в котором проработали 18 лет. Говорите, что никаких «скандалов-интриг» при этом не было, просто решили для себя перейти на новую ступень. Насколько болезненным и травмирующим оказался этот переход?
— Ну а как вы думаете? «Сатирикон» для меня — это не только солнечные дни, успехи. Это огромная закалка, жесткая достаточно. Там много чего было. Конечно, разрыв с этим театром не был безоблачным. Но это дела семейные, и я не хотел бы выносить их на публику. Опять же у каждого в этой истории своя правда. Было ли мне сложно? Да. Болезненно? Ужас как. Почти целый год я выкарабкивался из этого состояния, вытаскивал сам себя за волосы, как барон Мюнхгаузен из болота. Несмотря на какие-то жесткие вещи, театр — это все-таки некая «зона комфорта». За тебя все решают, ты защищен окладом, пусть и очень небольшим. Есть некая стабильность, хотя и достаточно специфическая. Когда у тебя по 20–25 спектаклей в месяц плюс съемки и выступления на стороне — нет времени даже поспать. Мы же взрослые мальчики, и нам хочется зарабатывать. Выражение «художник должен быть голодным» — это полная ерунда. Он должен быть голодным в смысле желания творить. Ходить в рваных носках и жевать сушеную воблу совсем необязательно. В общем, у меня появилась отличная возможность начать новый этап. Не знаю, куда меня выведет судьба, но я уяснил для себя, что театр — это не географическая точка и не геолокация в смартфоне, а способ моей жизни.
В своих интервью вы говорите о чем угодно, но только не о политике. Откуда такая аполитичность?
—Нет-нет, я не аполитичный. Просто я не заканчивал ни экономических факультетов, ни политологических. Я могу высказать свое дилетантское мнение, сидя на кухне, но не во всеуслышание. Большая беда нашей страны в том, что у нас все во всем разбираются. Все знают, к примеру, как руководить страной. Ну, ребята, если вы такие умные, что ж вы до сих пор не добились президентства? Как гражданин я поддерживаю политику нашего государства. Я патриот в этом смысле. Но мое поле деятельности — это искусство.
А в целом, мне кажется, люди стали больше дорожить друг другом. В какой-то момент было ощущение, что мы окончательно превратились в коммерческое поколение. Что в погоне за рейтингами, цифрами, деньгами способны бесконечно ломать друг другу хребты. Теракты нас встряхнули, заставили опомниться и понять, что мы ответственны за тех, кто рядом. Что есть законы, которые надо соблюдать. У нас же нарушить, обойти, схитрить — в порядке вещей.
Можно подумать, что вы сами не нарушали. Например, не курили в туалете аэропорта.
— Это унизительно — стоять в сортире и дымить. У меня большая сила воли. Говорю себе: «Сейчас этого делать нельзя!» Не понимаю тех, кто после рюмки водки за руль садится. Зачем? Ты от рюмки и радости не получишь, и преступником становишься.
В этом заключен некий протест.
— В этом глупость, а не протест. Сегодня настоящий протест в том, чтобы быть порядочным человеком, несмотря на то что тебя изо дня в день пытаются сделать подлецом. Не быть равнодушным, жить по совести — вот протест. У нас же порядочность стала геройством. Таких людей скоро в Красную книгу заносить начнут.
Мне нравится, что 90-е годы с их псевдосвободой и радостью жвачке и колбасе остались далеко позади. Мне нравится, что у нас во главе государства образованный, спортивный человек. Во время прошлых президентских выборов мне даже предлагали стать доверенным лицом Путина. Но я отказался.
Почему?
— Я из тех людей, которые, если берутся за какое-то дело, делают его со всей ответственностью и самоотдачей. Пацан сказал — пацан сделал. Я честно посмотрел на ситуацию и понял, что не смогу уделять этому делу достаточно времени. Поэтому отказался, а не из каких-то политических убеждений...
