К нему поздно пришла слава. Зато теперь у Вина есть личный фотограф, который присутствует на интервью, и целых два пресс-агента. Они следят за нашей беседой из дальнего угла комнаты. Мы беседуем с Вином Дизелем в номере лондонского отеля сразу после премьеры шестой части «Форсажа», фильма, в котором непонятно, кто более крут — мужчины, их женщины или их автомобили.
Если вдруг вам понадобится одним словом охарактеризовать Вина Дизеля, то этим словом будет «тщеславие». Даже по голливудским меркам он тщеславен донельзя. Это видно во всем: в его манере говорить, тянуть слова, будто бы пытаясь найти самое точное, в потрясающем умении рассказывать сентиментальные истории так, что у собеседника невольно слезы на глаза наворачиваются. Ну и, конечно, в том, как он повторяет: «Я ведь звезда, как вы знаете». И пусть это говорится в шутливом стиле, тон не подразумевает шутку. Но при этом Вин невероятно обаятелен и уверен в себе. Уверен в том, что неотразим и что он сейчас сделал чертовски хороший фильм, который нам всем обязательно понравится.
— Вин, говорят, что вы принимали роды и даже перерезали пуповину, когда у вас родилась дочка, это все правда?
— Истинная! Конечно, я не принимал роды, это ведь не происходило на нашем заднем дворе. Но я правда перерезал пуповину. Считаю, что это настоящий мужской поступок. Я вынужден многое прятать от чужих глаз. Например, я не могу праздновать рождение ребенка и остаться незамеченным. Меня беспокоите не вы, журналисты, а папарацци, это совсем другая история. Так что я хранил все в секрете, никому ничего не говорил, а между тем подошло время родов. Дело было в тот день, когда мы снимали четвертый «Форсаж», работали целые сутки, измотались до предела, снимали драку и очень устали. А Палома в это время была в госпитале. Но я не говорил об этом ни одной живой душе, потому что не хотел подвергать ее риску, не хотел, чтобы камеры поджидали нас у дверей клиники, и тем более не хотел, чтобы папарацци оказались в родильном отделении, где все это происходит. И вот подходит момент, когда мой ангелочек уже должен родиться, я ухожу в свой трейлер, и мы разговариваем с Полом (Пол Уокер, постоянный партнер Вина по фильмам «Форсаж». — Прим. ред.), и тут я не выдерживаю и рассказываю ему все, потому что такой новостью невозможно не поделиться. И он такой: «Что? И ты тут? Я знаю, многие парни говорят, что нечего мешать там всем в больнице, никому это не нужно, но я тебе скажу вот что — это лучшее, что с тобой может произойти в жизни. Так что быстро мотай туда». Он, конечно, не советовал мне перерезать пуповину, но его совет и поддержка были очень кстати тогда. И я рванул в больницу, и да, истинная правда, это был лучший момент моей жизни. Держать своего ангелочка на руках, это... Нет, мы как-нибудь потом поговорим об этом, это слишком волнующая тема…
— А дочка приходила к вам сейчас на площадку — во время съемок шестого «Форсажа»?
— Да, конечно.
— И смотрела, как вы пытаетесь сломать себе шею в драке или убиться на машине? И вы девочке это позволили, не испугались за ее нервную систему?
— Нет, конечно, нет. Но вы правы. Я должен быть осторожнее. Вообще, конечно, я часто делаю больше трюков, чем должен бы был. Были времена, когда я хотел сделать все, но с тех пор, как стал отцом, мне приходится думать, прежде чем снимать сцену, где я вполне могу убить себя. Но все равно, каждый раз, возвращаясь домой, думаю: «Ну и какого черта я все это сейчас выделывал? Что я, псих, что ли, на самом деле?» И понимаю, что никто бы не рискнул сделать то, что я только что сделал. Люди, которые меня окружают на съемках, часто забывают, что я всего лишь актер, и уверены, что я так же крут, как мои персонажи, и действительно хочу и могу сделать все эти смертоубийственные штуки. Но самое главное: когда я слышу «Мотор!» — я потерян для реального мира. Это страшно и ужасно глупо, согласен... В результате в «Форсаже 6» я опять все делал сам. Нам понадобились каскадеры только в одной сцене, когда мы снимали на площади Пикадилли в Лондоне. Ее перекрыли для нас специально — сами понимаете, сколько это стоит. Если в принципе городские власти готовы идти на такое. У нас было всего восемь минут, чтобы снять сцену, а потом площадь открывалась для движения на полтора часа. И потом опять нам давали восемь минут. В истории Лондона всего несколько раз Пикадилли была доступна для съемки, и мы не могли упустить такой момент, поэтому снимали эту сцену с отличными каскадерами из Америки.
— А вы показывали Стивену Спилбергу, своему крестному отцу в кино, хотя бы один из «Форсажей»? Что он сказал?
— Чертовски хороший вопрос! Показывал ли я ему эти фильмы? Нет. Что бы он сказал? Дайте подумать... Последний фильм, который я ему показывал, был «Признайте меня виновным» (трагикомедия Сидни Люмета, где Дизель играет главу мафиозного клана, защищающего себя в суде. — Прим. ред.). И вот что он мне сказал: «Вин, черт побери, что ты делаешь, мужик?! Ты меня сбиваешь с толку этим своим фильмом. Ты сначала делаешь боевик "Три икса", потом детское кино (имеется в виду "Лысый нянька", где Дизель играет морского пехотинца, вынужденного присматривать за пятью детьми. — Прим. ред.), а теперь вот это?» Я говорю, что, все так плохо? «Нет, нет, нет, продолжай, продолжай сбивать меня, продолжай путать меня, это здорово!» — вот что он сказал. И с тех пор я постоянно думаю об этом...
— А продюсером собственных фильмов вы стали, чтобы контролировать процесс?
— Да. Ты можешь повлиять на студию, но уже на другом уровне. Теперь, когда мне показывают сценарий, я могу сказать, что сценарий дерьмо, и нанять сценариста, который стоит миллион. Я в деле, я один из боссов!
— А почему вы уверены, что мы захотим смотреть так много «Форсажей», ведь в последнем, шестом, вы нам четко даете понять, что будет и седьмой.
— Я вам скажу. Я приехал в Голливуд с одной мыслью: никто меня здесь не хочет. Поэтому я должен работать намного больше, чем остальные, чтобы чего-то добиться. Это смешно, но, когда пятая часть собрала почти 90 млн в первый уикенд, только Дуэйн Джонсон позвонил и поздравил меня с успехом. Только он, представляете! Да, чем больше фильмов, тем выше ожидания зрителей, тем сильнее давление. Но я всегда жил под этим давлением, меня никто не хочет в Голливуде, я помню об этом каждую секунду. Я долго отказывался от продолжения, но, когда мне предоставили право менять сценарий, я понял, что из этого может что-то получиться. Согласен, для того чтобы снять хотя бы трилогию, нужен пусть не сценарий, но приблизительный план развития событий на все три серии. У нас его не было, но идея развить характеры, рассказать о них новые истории оказалась чертовски заманчивой. Я вырос на «Крестном отце», следующее поколение выросло на «Клане Сопрано», «Форсаж» — это та же история, я считаю ее нашим семейным делом...
— Где только вы не снимали «Форсажи» — в Рио, в Штатах, теперь вот в Лондоне. А помните свои первые съемки?
— Я отлично помню свой первый фильм, за который мне заплатили гонорар. Мой первый в жизни гонорар. Что это был за фильм? Правильно! «Спасти рядового Райана». Высадку войск в Нормандии мы снимали недалеко отсюда, на побережье в Ирландии. Мне было 29, и съемки пришлись на уикенд, когда у меня был день рождения. Ко мне из Америки прилетела мама, на свой первый гонорар я купил ей билет, и мы отправились в Лондон праздновать. Когда растешь на Манхэттене, то думаешь, что мир заканчивается за Гудзоном. И ты уверен, что там дальше ничего больше нет. И на эти огромные для меня деньги я сразу же купил маме билет, чтобы показать, что есть мир и он огромный. И вообще то, что я снимаюсь у самого Спилберга, мой первый гонорар — все это было таким большим делом для всей моей семьи... Мне платят! Мне платят за актерскую работу! Мне! Еще недавно я обивал пороги бродвейских театров и умолял дать мне роль. И черта лысого мне дали! А теперь я снимаюсь у Спилберга! С Томом Хэнксом! В последний день мы пришли с мамой посмотреть на побережье, где снималась сцена высадки союзников. Мы были очень взволнованы и хотели просто попрощаться с местом, которое так много для нас значит, и в этот момент подъехала машина, и из нее вышел Том Хэнкс. Он не видел нас, но точно так же, как и мы, стоял на берегу и смотрел на волны, и на его лице я прочитал те же чувства, что переживали тогда мы с моей мамой.
— Вы так много о маме говорите, а главное, что она вам дала, можете назвать?
— Да, моя мама всегда рядом со мной, я всегда вспоминаю о ней, вечно что-нибудь о ней рассказываю. На самом деле я думаю, что мама вполне могла бы быть главой ирландской мафии, с ней сложно спорить. Но главное, что она готова ради нас на все. (У Вина есть брат-близнец Пол и сводные младшая сестра Саманта и младший брат Тим. — Прим. ред.) Лучше не ссориться с нашей семьей. Мама размажет любого, кто посягнет на члена нашей семьи. Она мне всегда говорила, что я стал героем боевиков не случайно. Что таким образом я сражаюсь за то, что у меня внутри — мягкость, доброта, сентиментальность. И чтобы все это скрыть от глаз недоброжелателей в этом жестоком мире, я и стал крутым парнем. Но она знает, что я умею любить, несмотря на свой грозный вид. И да, не скрываю, что я — маменькин сынок. Людей, которые это скрывают, — да мне их просто жаль… Моя мама воспитала нас одна, у нее не было денег, не было мужа, а у нас не было отца. Она была одна... (Здесь Вин делает многозначительную паузу, и приходится переходить к следующему вопросу.)
— А как вам сегодня живется в статусе звезды?
— У меня не осталось права на личное пространство. Когда это начинает происходить, ты еще не понимаешь, к чему это может привести. Но потом осознаешь, конечно, что это часть сделки, контракта, который ты подписал, когда ловил свою мечту. Но только когда мечта оказывается в руках, понимаешь, что есть и оборотная сторона. Ты теряешь серьезную часть своей жизни. Я не могу пойти в магазин, не могу прогуляться по улице, познакомиться с девушкой, сходить в кино. И этот прекрасный-прекрасный мир обычных людей уже не существует для тебя, и все, что ты можешь, только мечтать о нем.
— У вас имидж крутого парня, а в жизни вы и впрямь кажетесь довольно сентиментальным — мама ваша была права, похоже...
— Без нее я никогда не смог бы стать актером. Даже когда я был вышибалой, когда мне надо было драться каждую ночь и никакой сентиментальности в такой работе не было, даже тогда у меня находилась возможность быть более человечным. Когда пятеро парней лупят одного, и это не твоя работа защищать его, я принимал сторону слабейшего. С возрастом я сумел освободиться от ярости, злобы и злости. Живу так, как мне нравится. Стараюсь увидеть что-то хорошее во всем, вместо того чтобы критиковать и доводить себя до депрессии. Я научился жить без розовых очков, но создавая в себе и излучая вокруг положительную энергию. И это чертовски здорово. Так что мне давно уже неохота вышибать из кого-то душу — напротив, хочется любого человека по-дружески обнять…
