В искусстве смешить Георгий Делиев ставит высокую планку, и признается, что клоунада, которая берет только яркими костюмами и размалеванным лицом, ему неинтересна. И прекрасно понимает, почему из-за них у людей развивается «модная» сейчас боязнь клоунов.
— Таких существ, как клоун Рональд МакДональд, я и сам боюсь. Смотреть такое — все равно, что есть фастфуд после маминой кухни. Искусственные продукты вредны — это доказано. Соответственно, и подобные клоуны вредны так же, как эта пища.
— Есть ли принципиальная разница между подготовкой спектакля для детей и взрослых? Или же одно представление можно адаптировать под зрителя любого возраста?
— Это разные направления и природа воздействия. У ребенка и взрослого различается восприятие. Но клоун всегда стремится быть универсальным, интересным и тем и другим. Есть общие образы, которые в равной степени интересуют взрослых и детей. Они веселят, забавляют. Но я немного побаиваюсь детей, ведь и «Маски-шоу», в общем-то, рассчитаны на взрослых. Хотя 90% молодых людей, которых я встречаю, говорят: «Я воспитывался на „Масках“».
Я знал, что дети нас смотрели и некоторые родители это запрещали. Такая юмористическая культура, как оказалось, детям была интереснее, чем взрослым. Хотя я все строил по взрослой психологии и создавал такие сюжеты, которые детям были непонятны. Но им все равно нравится. Это парадокс, который я не могу понять, но принимаю.
— Выходит, клоун не должен быть «узким специалистом». Он шагает в ногу с глобализацией?
— Глобализация делает общество ограниченным. Но из-за этого искусство клоуна становится все более актуальным и востребованным. Люди этого еще не понимают, но начинают ощущать. Клоун дает свободу. Он рушит негативные стереотипы, все то, что вгоняет в депрессию.
— То есть нам нужна сатира?
— Нет, Украине она точно не нужна. Сатира необходима там, где есть вертикальная власть и политическое давление. Но правление Украиной идет из других стран, чего люди не могут осознать. Они думают, что все варится тут, и мы что-то решаем, приходя на выборы, шагая с флагами, отрабатывая свои 100 гривен на митинге.
Вместо сатиры мы хотим другого. Вот наш фестиваль возвращает к ностальгическим моментам жизни, к истокам, хорошим переживаниям и чувствам, помогает освободиться от депрессии. Вы посмотрите на современное искусство — в театре, кино и живописи. Оно депрессивно, суицидально.
— Только в Украине, или же повсеместно?
— Везде. Ведь если подавить человека, им проще управлять. Искусство всегда было инструментом. На земном шаре много людей, ими нужно руководить. Клоун же освобождает. Он играет такие ситуации, в которых выглядит полным дураком. Зритель видит в нем себя и себе подобных, переживает этот абсурд и сбрасывает с себя глупые иллюзии.
В основном клоун дарит мир и добро. Но не всегда. Есть и другие клоуны — разрушители, анархисты. Например, Лео Басси всегда держит зрителей в напряжении. Он пугает, а потом смешит. Создает очень мощное психологическое переживание. Зрителя разрывает гомерический хохот из-за переживания: только что он находился на грани страха смерти, а потом происходит раскрепощение. Ведь находясь в театре, ты все равно понимаешь, что он художник, иллюзионист и обманывает тебя. Мы ведь любим, когда нас обманывают. Видим, что иллюзионист что-то делает, но не понимаем — как?
— Существует ли такое понятие, как школа подготовки клоунов? Она как-то различается в зависимости от географии?
— Школы больше связаны не с какой-то страной, а с определенной личностью. Вот недавно Вячеслав Полунин попросил меня посмотреть цирковую программу в Минске и сказать свое мнение. Я увидел двух хороших коверных клоунов, но сразу понял, откуда они взяли свои образы. Силуэт и облик были от Юрия Никулина и Михаила Шуйдина.
— Сейчас оригинальные номера — редкость?
— Классические клоуны всегда что-то воруют друг у друга. За такое заимствование никто не платит авторских гонораров. Хотя в чистом виде что-то редко берут, но и такое бывает. Это не считается преступлением и плагиатом. В нашем искусстве все не так, как, например, в музыке или кино. Наш жанр мал по количеству зрителей.
На раннем этапе, когда актер только формируется, он собирает для себя маску. Чтобы это сделать, ему необходимо испробовать массу вариантов, и только потом найти свое. Он смотрит «Монти Пайтон», братьев Маркс, Чаплина, Марселя Марсо и пробует все, что видит. Когда же он напробуется разного, к нему «прилипнет» самое для него органичное. В итоге у клоуна появится собственная маска, которая останется с ним на всю жизнь.
В театре клоунады все иначе. Партнеры создают какой-то третий мир. Это может быть классическая клоунада, абсурд или, как это происходит у нас, мир, основанный на драматической классике. Борис Барский, когда пишет пьесу, берет за основу классические сюжеты и строит собственное произведение, исходя из того, что зрители знают, как все происходило у Пушкина или Шекспира. На этом узнавании появляется пародия. Дальше мы насыщаем это все своими образами, которые уже не имеют никакого отношения к классическим персонажам.
— В театре «Дом клоунов» работают те же люди, которые создавали «Маски-шоу». Насколько принципиально приходилось меняться для сцены?
— Камера имеет свою природу воздействия, у нее нет прямой невидимой энергии, которая есть в театре, в цирке или на площади. Но камера позволяет делать то, что в театре невозможно. Когда я снимал «Маски», то старался, чтобы каждые пять-десять секунд происходил какой-то гэг. За 30 минут там происходит намного больше смешного, чем за полтора часа обычной комедии. Что уж говорить о театре. Чем дольше на сцене тянется пауза, тем интереснее смотреть спектакль.
