Почти все время Николь Кидман проводит в Нэшвилле, в американской глубинке, где ее больше знают как миссис Урбан, жену всеми любимого музыканта. И мало кому приходит в голову, что 45-летняя актриса еще только начинает удивлять публику. Иными словами, ее актерская карьера находится на таком взлете, что многим из звездных конкуренток гораздо моложе Николь остается только завидовать ее успеху.
— Николь, в последнее время вы стали другой. Не внешне — вы, как и прежде, красавица невероятная. Но теперь обрели смелость и бесстрашие. Не боитесь ни хулы, ни критики, такое впечатление, что нарочно выбираете провокационные роли…
— Спасибо! Может, это все-таки возрастные изменения? (Смеется.) Правда, я чувствую себя сейчас настолько защищенной в своем браке, в семье, что могу позволить рискнуть в профессии. Моя семья — моя крепость. Мой муж — моя скала. Он 35 часов летел, чтобы быть рядом со мной на ступеньках Фестивального дворца в Канне. И я это очень ценю. Когда его нет рядом, чувствую себя немного как рыба без воды. (Улыбается.) Мои дети — мое счастье. Все вместе дает мне чувство уверенности. Любовь и невероятный внутренний экстаз, возбуждение — все это у меня есть на данном этапе жизни. Конечно же, такое состояние не может не сказываться на работе. Но на самом деле я всегда любила играть опасных героинь, которые гораздо сильнее меня, свободнее. Кем бы они ни были. Просто раньше я их играла как раз для того, чтобы спрятаться в них, скрыть собственные проблемы — страхи, неуверенность, печали свои… Как только перестаешь фиксироваться на себе, отпускает внутренний цензор, это здорово.
— То есть, когда режиссер Ли Дэниелс предложил вам, кинозвезде Николь Кидман, в своем малобюджетном проекте «Газетчик» роль дешевой вульгарной подружки опасного преступника, вы даже не задумывались?
— Верно. Утром я получила сценарий, после обеда, когда уложила детей спать, его прочитала и тут же позвонила Ли. Сказала: «Учти, если ты собираешься меня взять, должен себе четко уяснить, что я — обычная актриса, рабочая лошадка, понимаешь?» Он уяснил. (Смеется.)
— В фильме много ярких, впечатляющих сцен. Одна из них — в тюрьме, где вы, не вступая в физический контакт с героем Джона Кьюсака, изображаете такую страсть, что Шэрон Стоун с ее «Основным инстинктом» нервно курит в сторонке…
— Между прочим, Ли накануне отправки «Газетчика» в Канн позвонил мне в три часа утра и сказал: «Николь, я не могу. Я боюсь за тебя. Давай я вырежу все-таки эту сцену». А я говорю: «Ты что, с ума сошел? Не смей!» Очень хотела получить роль по-настоящему необузданной героини, что называется, с содранной кожей, грубую, неуправляемую. Чтобы можно было играть характер. В Ли я нашла режиссера, который способен вытащить из меня как из артистки совершенно неведомые мне самой, да и зрителям вещи. Помню, он позвонил в очередной раз перед началом съемок и заявил: «Ник, учти, денег ни на что нет. Макияж и прическу будешь сама себе делать». Я тут же пошла в ванную, приклеила фальшивые ресницы, намазалась средством для искусственного загара, нацепила жуткий парик и сняла себя сама на телефон в разных весьма провокационных позах. Отправила все это Ли. В ответ он прислал фото с поднятыми вверх двумя пальцами — круто, мол! Муж тоже оценил. (Смеется.) Я всегда отлично ладила с режиссерами, работающими на грани. Примеры? Стивен Долдри («Часы»; за роль Вирджинии Вульф Кидман получила «Оскар». — Прим. ред.), Гас Ван Сент («Умереть во имя»), Ларс фон Триер («Догвилль»), Стэнли Кубрик («С широко закрытыми глазами»). Триера можно любить или ненавидеть, но он делает то, что ни у кого другого не получается. Поэтому сейчас я, несмотря на обилие другой работы, пытаюсь все-таки урвать время для того, чтобы сыграть крохотную роль в новом фильме Ларса «Нимфоманка». А знаете, кто научил меня быть бесстрашной и никогда не говорить «нет», если речь идет о провокационной, непривычной для публики роли? Стэнли Кубрик. Меня и Тома, между прочим. Это был хороший опыт, хотя и очень тяжелый. Но уроки мы извлекли из него. Оба.
— Правда ли, что, готовясь к съемкам в «Газетчике», вы встречались с женщинами, которые переписываются с заключенными, ждут их, входят в такие своеобразные фан-клубы?
— О да! Я действительно встречалась с пятью такими женщинами. У нашего режиссера Ли полно кузенов, которые сидят в тюрьмах. А один из них осужден за убийство. И Ли нам рассказывал о переписке, которую они ведут с женщинами. Другое дело, что Ли со своим колоритным прошлым, да и настоящим большой молодец, что сумел пробиться, вовсе не скрывая, как и в каком окружении вырос. Джона Кьюсака я раньше не знала. Не видела, до самого начала съемок сцены в тюрьме даже не разговаривала с ним. Потом он зашел ко мне и подарил ключ от камеры. На память. Оказывается, готовясь к роли, он ходил в тюрьму, чтобы пообщаться с заключенными.
— А все-таки в реальности вы могли бы жить вот так, на грани, в постоянном страхе?
— Я люблю опасность! Но в карьере, не в реальной жизни! (Смеется.) В реальной жизни мне бы хотелось иногда чего-то экстремального: прыгнуть с парашютом, например, отправиться в какое-то полное опасностей путешествие, но я не могу себе это позволить. У меня муж, дети. А вот в творческом плане жить во власти страха — плохо. Бесстрашие свойственно настоящим артистам. Пускай их даже считают немного чокнутыми, не важно. Вот я и хочу быть бесстрашной в своей работе. Тем более что никогда не выстраивала карьеру. В общем-то, все получалось достаточно спонтанно.
— На премьере «Газетчика» в Канне была 15-минутная овация, и ваши партнеры по фильму не смогли удержаться от слез. А вы не плакали…
— Овация была потрясающей. На фестивале я в пятый раз, но такого не припомню. Я действительно не плакала. Берегу свои слезы для детей, плачу с ними, плачу, когда плохо моим близким. На все остальное у меня выработался иммунитет. Может, оттого, что я так давно в этом бизнесе? Мы с мужем знаем цену и хорошему, и плохому в нем. Когда Кит на гастролях, а я вместе с ним или он приезжает ко мне на съемки, мы живем своей, романтической, отдельной жизнью. И это гораздо важнее огней, славы и прочей чепухи. Между прочим, с Томом мы все-таки прожили десять лет, во многом благодаря тому, что старались оберегать свою личную жизнь.
— Говорят, вы всегда мечтали сыграть Наташу из романа Льва Толстого «Война и мир»...
— Да, это была моя настольная книга. В детстве и юности я проводила большую часть времени взаперти. Мама страшно боялась за мою нежную белую кожу и не выпускала на улицу, где постоянно светило солнце. Вот я и читала без конца. Я понимаю Наташу, знаю, что во мне было и есть многое от нее. Поэтому могла бы ее сыграть. Еще в детстве мне очень хорошо было знакомо чувство надежды, ожидания чего-то прекрасного. А потом потеря. Страшная потеря всего… Как мне это знакомо…
— Грейс Келли вам еще только предстоит сыграть, а вот Марту Геллхорн, третью жену Хемингуэя, вы блистательно сыграли в фильме «Хемингуэй и Геллхорн» в паре с Клайвом Оуэном…
— Марта меня вдохновляет так же, как, скажем, Вирджиния Вульф. Геллхорн была первой женщиной — военным корреспондентом. И во многом она, уж извините, сумела переплюнуть самого Хемингуэя. Недаром, когда они расстались, он запрещал даже имя ее упоминать в своем присутствии. (Улыбается.) Невероятно. Марта единственная из его женщин и жен сумела сломать код поведения, которым он неизменно пользовался в своих с ними отношениях. Я люблю женщин, презирающих условности и проживающих свою жизнь ярко, освещая этим светом все вокруг.
— Вы сейчас заняты невероятно. А как же семья, дети, муж?
— На самом деле все не так. Мы с мужем не расстаемся больше чем на пять дней. Такой уговор. Сначала речь шла о двух неделях, но после рождения нашей первой дочурки Сандэй Роуз решили сократить срок. Я никогда не соглашаюсь на долгую работу далеко от своего дома, если дети и Кит не могут быть рядом. Никакая, даже самая гениальная роль не заставит меня пойти на компромисс в этом плане. Я очень дорожу счастьем, которое обрела. Ролями я готова жертвовать, но не мужем и детьми. Если я доживу до 70 или 80 лет, хочу, чтобы рядом были мои близкие и родные. Слишком долго, тяжело и мучительно шла к своему счастью. После развода с Томом я ведь не очень верила в любовь. Была абсолютно раздавлена. И когда встретила Кита впервые, молилась, чтобы Бог послал мне именно такого мужчину. Если не его, то такого, как он. Обещала, что буду преданной ему, посвящу ему свою жизнь. До последнего дня. А когда поняла, что мы должны быть вместе, что мы — родственные души, решила, что за свое счастье я буду биться до последней капли крови. Жизнь все-таки забавная штука. Вот не думала, что так сложится. Что мы с мужем будем без ума друг от друга, что у меня будут свои дети уже после 40 лет. Кто знает — может, и проживем вместе в любви и согласии до конца. Перед самой смертью бабушка шепнула мне: «Будь счастлива». Это такое прекрасное пожелание. Просто будь счастлива, Ник. И все.
— А как складываются отношения с вашими приемными детьми — Коннором и Изабеллой? (Говорят, Круз и его друзья-сайентологи запретили им общаться с матерью и всячески настроили против Николь. — Прим. ред.)
— Увы, они не живут с нами. Мы изредка общаемся. В основном с Беллой. Они видели наших малышей, своих сестричек. Но я была бы очень счастлива, если бы и Коннор, и Изабелла хотя бы иногда могли нас навещать. Они уже взрослые. Живут совсем в другом мире…
— Вас, как и других, критиковали за то, что родили второго ребенка с помощью суррогатной матери…
— Не хочу это комментировать. После чудесного рождения Сандэй в 2008 году мы с Китом поняли, что очень сильно хотим еще одного ребенка. Но я не могла забеременеть. Увы, это знакомо многим женщинам, которые не в состоянии родить сами. Я прошла через настоящие адские муки: «американские горки» из попыток забеременеть с помощью самых различных и очень болезненных способов. Я неимоверно благодарна женщине, которая произвела на свет нашу с Китом дочку. Девочка — биологически наш ребенок. Способы суррогатного материнства бывают разными. Мы с мужем присутствовали при родах малышки. Эмоции, которые я тогда испытала, пожалуй, не в состоянии передать.
— Не будете больше пытаться?
— Никогда не говори «никогда». Но боюсь, если вы спросите Кита, он скажет «нет». Муж иногда говорит мне: «Я надеюсь, ты не хочешь быть как твоя сестра?». У Антонии пятеро детей. «Разве нам плохо с двумя малышками? Давай уж оставим все как есть!». (Улыбается.)