В новом фильме Колину Фарреллу приходится нелегко — его герой, простой парень Даг, пожелавший украсить свою унылую жизнь с помощью «вживленных» в мозг воспоминаний, по большей части шевелит не мускулами, а мозгами. Диалогов, в отличие от знаменитых односложных реплик, бесподобно звучащих из уст Арнольда Шварценеггера, в новой версии «Вспомнить все» куда как больше, чем в оригинале. Но Колин все равно доволен — давненько ему не предлагали испытать себя на прочность в столь масштабном проекте.
— Колин, примите наши поздравления! Вы снова в многомиллионном блокбастере в главной роли…
— Спасибо! Да уж, с такими большими деньгами в мою дверь никто не стучался после провалов «Александра» и «Полиции Майами: Отдел нравов». Два этих надутых пузыря с треском лопнули, и моей большой голливудской карьере пришел, типа, конец. Так я думал. Но вообще-то тогда у меня задача была куда более важная, чем биться в закрытые двери. (Колин говорит о трудном периоде своей жизни, когда он пытался избавиться от депрессии с помощью алкоголя, наркотиков и болеутоляющих таблеток. — Прим. ред.) Когда я в 2008 году вышел из клиники, меня нашел режиссер Мартин Макдонах и предложил сыграть в дешевом-предешевом фильме «Залечь на дно в Брюгге». Я ему говорю: «Хочешь утопить свою картину?» А он отвечает: «Считай, что ты утвержден». Храбрый парень. А еще на одном таком вот незаметненьком вроде бы проектике «Ундина» я познакомился с матерью своего будущего сынишки Генри Тадеуша. (С польской актрисой Алицией Бахледой-Цурусь Колин расстался вскоре после рождения ребенка, точно так же, как и с Ким Борденэйв, матерью его старшего сына Джеймса. — Прим. ред.) Так что, несмотря ни на что, я ужасно богатый парень. Сыновья — мое главное богатство. Короче говоря, выплыл я из тумана. Вроде бы. Но, знаете, если честно, мне теперь гораздо комфортнее играть в картинах, где не заложены огромные деньги. А тут еще и ремейк «Вспомнить все»... Сижу и трясусь, не дай бог, опять буду бояться на улицу за сигаретами выйти, чтоб не стыдиться перед теми, кто десять баксов заплатил и потом плевался, как после «Александра». (Смеется.) Ремейки — дело стремное. Я понимаю, почему они некоторых сильно раздражают. Иногда ведь это выглядит, как будто кто-то решил поглумиться, можно сказать, изнасиловать их любимый фильм. (Смеется.) Но надеюсь донести до зрителей реальные страдания моего героя, ведь что может быть ужаснее чувства, будто приходится проживать чужую, не тебе предназначенную жизнь? Кто испытывал подобные ощущения, знают, что они могут привести не к самым приятным последствиям. Такое вот несоответствие между реальностью и вымышленным миром, мечтами, фантазиями. Впрочем, временами трудно было сосредоточиться на страданиях своего героя: такие красотки меня окружали — одна лучше другой! Джессика Бил и Кейт Бекинсейл! Не знал, в какую сторону-то и смотреть. А дерутся они как — обалдеть можно! (Смеется.)
— А со Шварценеггером вы не встречались случайно? Одобряет он эту затею или нет?
— Нет, я бы не решился. Я же вырос на его фильмах. Но сорока на хвосте принесла, что Арнольд был не против ремейка и ждет не дождется, когда он выйдет. Лен Уайзман, наш режиссер, говорит, что вообще решился написать сценарий и снять этот фильм после встречи — случайной — на каком-то мероприятии со Шварценеггером. И тот ему столько всего нарассказывал, как было весело и интересно балансировать между реальностью и вымыслом на тех съемках... В общем, выходит, без Арни и ремейка бы не было, не говоря уж о том самом фильме «Вспомнить все». И как же я рад — даже не представляете себе, — что мне не нужно повторять его односложные реплики! Это только у Шварценеггера смешно получается, а я бы не потянул. (Смеется.)
— Вы любите говорить, что не особо жалуете фитнес и все эти сумасшедшие тренировки, но выглядите просто супер — мускулы не хуже, чем у самого Арни…
— Да нет, конечно, я много занимаюсь. Но с некоторых пор полюбил йогу. Знаете, сидишь дома, дети у своих матерей, чем, думаешь, заняться-то? А не пойти ли на йогу? И вопрос решен. Хожу в студию, там у нас человек сорок в группе. Чувство локтя, знаете, и все такое. Никто ко мне не пристает, даже не разговаривает со мной, но все равно есть ощущение сообщества, коллектива, вместе к одной цели двигаться гораздо приятнее, чем одному. На выходные часто забираю к себе детей, одного, или другого, или обоих сразу. Пять лет тому назад я купил дом в Лос-Анджелесе, вроде как Город ангелов родным мне стал. Дети ведь здесь живут. Отличные музыканты в Лос-Анджелесе, еда шикарная и природа обалденная. Одни закаты чего стоят. На Рождество ездил с сестрой своей Клодин и с Джеймсом, старшеньким, домой. В Дублин. Пропустил из-за работы прошлогоднее Рождество, да и вообще целый год на родину не удавалось вырваться. Решили с сестрицей, что больше такое не повторится. Все-таки Дублин огромное место занимает в моем сердце. И родня вся моя там. Дома все как-то открыто, хочется со всеми общаться — просто с самыми обычными людьми на улице. Они мне как родные, а я — им. Такого в Лос-Анджелесе, конечно, никогда не будет. Может, потому, что там и не ходит никто особо по улицам-то, в машинах только разъезжают. И захочешь с кем поболтать, фига два найдешь. А в Дублине на каждом шагу с кем-нибудь трепешься. Так здорово.
— Не в Дублине ли вы, по слухам, пристрастились к алкоголю? Говорят, на одной улице с вашим домом целых четыре паба было…
— Ага. В ста метрах от дома. Но не в этом дело. У меня с детства предрасположенность ко всяким глупостям. Уж если на чем зациклюсь — все, конец. Спросите у мамы моей, как я ел только один вид хлопьев, и никакие другие в меня впихнуть было невозможно. В юности заставил себя пойти к психотерапевту. Он у меня выявил скрытую депрессию. Но и обратил внимание на эту самую болезненную страсть к чему-либо. Типа виски, пива, кокаина, сигарет. Уж если подсаживаюсь — ничего не помогает. Кстати, когда в Лос-Анджелес прибыл впервые, подумал, что этот городишко прямо для меня и моих привычек создан. (Смеется.) Но там же, в Лос-Анджелесе, меня и вылечили. Я уже давно не пью и наркотики не употребляю. Так что могу в Дублине и без этого дела прекрасно время проводить.