О любви двух подростков — если в двух словах. Но когда я [на монтаже] пересматривал серии по 50 раз, находил какие-то новые смыслы, о которых никто даже не думал. Это кино о любви, о молодости, о драйве. Как написали где-то, «драйвовая драма» — какой-то, видимо, наш новый жанр.
Как получилось, что 27-летний актер без режиссерского опыта получил кресло режиссера в достаточно большом проекте?
У меня нет опыта съемок, но есть образование — я закончил ВКСР (Высшие курсы сценаристов и режиссеров, — прим. ред.), режиссуру у Хотиненко. Изначально «Жиза» — это наш с Дмитрием Агневским продюсерский проект. Саша Пронин (сценарист «Жизы», — прим. ред.) предложил историю. Мы сидели на карантине и писали пилотную серию все вместе. Потом пилот снимал не я, но я присутствовал на площадке. А дальше просто ощущение возникло, что хочется довести это до конца. То, как мы погрузились в материал, как его писали, придумывали — на какой-то стадии мы поняли, что довольно сложно в такую команду, где уже как будто паровоз поехал, брать [нового] человека, объяснять ему, налаживать коммуникацию.
Что для тебя было самым большим вызовом на этом проекте как для продюсера и режиссера?
Вызовом, наверное, были какие-то внутренние планки и понимание того, чего хотелось достигнуть. А хотелось максимально живую и интересную историю сделать, дотянуться до ребят, которые делают, по моему мнению, что-то крутое.
До каких?
Ну, разных, я сейчас начну попсовые вещи говорить: «Эйфория» (у нас в «Жизе» есть референсы), «Конец ***го мира». Из наших российских — Happy End, «Чики». Было к чему стремиться.
Ты играешь в «Жизе» одну из ролей. Побывав в режиссерском кресле, ты стал иначе относиться к себе как к актеру?
Чем больше знаешь и понимаешь, тем больше ответственность. Я очень явно это ощутил, когда снимался в «Жизе». Мне было ужасно волнительно, потому что ты сидишь всех направляешь: делай так, делай сяк. А дальше ты выходишь, и ощущение (во всяком случае, у меня): ну, давай, старик, ты здесь много говорил, теперь покажи, как надо. И вдруг какая-то ответственность появляется, она в несколько раз больше, чем когда я просто снимался, вообще ни за что не отвечал. Я давно уже не ходил на пробы, сейчас буду ходить — интересно, как это будет проявляться.
А как тебе работалось с отцом (Александр Робак также снялся в «Жизе», — прим. ред.)? Раньше вы неоднократно снимались вместе, но на равных, а теперь ты режиссер, а он — актер.
Да нормально совершенно, партнерски. Иногда я видел какие-то вещи, которые не видел он. Со стороны, в мониторе видно то, что ты, находясь непосредственно в сцене, можешь не чувствовать, не понимать чисто физически. В чем-то он помогал. Мы переписали одну линию, потому что начали снимать, и он говорит: «А зачем я сюда пришел, почему я пытаюсь у него отжать телефон». Ну, там целая история. И он начал эту историю разгонять. Мы не сняли сцену, а это решение довольно серьезное. Мы поняли, что он говорит абсолютно правильно. Меняя одну сцену, нам пришлось перелопатить целую линию и вообще по-другому ее снять. И сейчас мы смотрим материал — получилось отлично.
Почему ты взялся за сериал про детский дом? Кажется, что эта тема не должна быть тебе близка.
Во-первых, у нас мало молодежных историй, довольно пустой рынок. Во-вторых, ты помнишь какую-то историю про детский дом? Хотя это очень интересно. Нам показалось, это кайфовая и современная история в сочетании с роуд-муви, при этом герои находятся в детском доме и куда-то бегут.
Но что-то же навело именно на такую тему?
Я учился в школе-интернате. Приезжал на выходные в Москву, а всю неделю жил там. Когда мы снимали «Жизу», многие вещи откликались во мне. Я проучился там три года, и это довольно много. Разные истории были: мы платили за «ноги» ребятам старшим, которые бегали за сигаретами. Воспитателю можно было «проставиться», и тогда всему корпусу разрешали курить на веранде или в туалете, если зима.
И на съемках мне, честно говоря, некомфортно было, наши локации очень напоминали о моих школьных годах. Все эти корпуса довольно похожи — такие советские одноэтажные домики. Я помню, как я туда только попал… Представляешь, ты всю жизнь жил дома в Москве, а потом приезжаешь в подмосковный интернат и живешь, по сути, за какой-то решеткой. Потом, понятно, мы все привыкли, освоились в этом мире, все было нормально. Но при этом я ни разу не оставался там на выходные. Хотя мог.
Сколько тебе было лет?
12−13, где-то так. С 7 до 9 класса я там учился, а потом уехал.
Почему ты там оказался?
Потому что я был предоставлен сам себе в Москве, и, как все, начал пить, курить. Все волновались, следить некому было, и мне отец предложил: «Хочешь, чтобы тебя никто не напрягал, ты будешь жить один?». Ну, знаешь, в 13 лет, — конечно. Ну и все.
Судя по твоим социальным сетям, вы с отцом очень близки. Так было всегда, или вас сплотила профессиональная среда?
Нет, всегда так было. Но, естественно, пока я рос, мы общались как папа и сын, а сейчас, когда достаточно много общих тем, я думаю, что ему интереснее обсуждать со мной какие-то рабочие вещи.
В одном интервью Александр Робак рассказывал, что маленьким ты приходил в Театр Маяковского, где он служил, и где-то бегал четыре часа, пока он репетировал. Как ты помнишь этот период?
Для меня это было вообще шикарное время. Мы тогда жили, представляешь, в Серебряном Бору. Там общежитие было у актеров. У всех актеров были дети, мы постоянно играли во что-то, ездили в театр, делали из грима всякие мордочки, шили какие-то вещи. Еще я садился на лесенку, которая идет к сцене, и смотрел спектакли. В «Золотом ключике» отец был Карабасом-Барабасом, его там затягивали канатами и типа кидали в темницу. Я всегда прибегал на финал спектакля, смотрел из зрительного зала, а потом бежал за кулисы и бил Пьеро по ноге за то, что он моего папу в темницу посадил. Весело было, конечно.
Ты рос за кулисами, в детстве сыграл пару эпизодических ролей в сериалах… У тебя были еще варианты, чем заниматься, если не актерской профессией?
Да я вообще не хотел в театральный идти, честно говоря. Если так вспомнить себя в 10−11 лет, я хотел продюсером стать. Я думал — ну какой я актер?
В театре не планируешь работать?
Нет. Театр отнимает огромное количество времени. Я много раз думал, что если бы я был в театре, я чисто физически не смог бы снимать «Жизу», открыть «Науку» (Арсений — совладелец бара «Наука и жизнь», в котором состоялся наш разговор, — прим. ред.). Я мог бы об этом мечтать, но не было бы сил и времени. Я понял эту перспективу еще на втором курсе, когда открывал чайную в Сокольниках.
«Наука и жизнь» для тебя хобби или одна из ветвей деятельности?
Я не могу сказать, что это хобби. Мы же не побаловаться сюда пришли на Кузнецкий мост. Конечно, это вид деятельности, нацеленный на то, чтобы зарабатывать. Но сначала это была просто мечта. В 18−20 лет я думал, что когда-нибудь у меня будет свой бар, наступит ночь, все уйдут, я закрою дверь и налью себе виски. Как в кино: буду сидеть, думать о своих жизненных проблемах, попивая виски и куря сигарету прямо в заведении, и мне никто на это ничего не скажет.
Сейчас ты актер, продюсер, режиссер, ресторатор. А кто ты через пять лет?
Не знаю. Но точно бросать все это не собираюсь. Только приумножать.
