Помните свои ощущения, когда впервые вышли на сцену?
— Так как у меня актерская семья, я буквально родилась за кулисами (мама Софьи — актриса театра и кино Мария Селянская, отец — актер и режиссер Максим Разуваев, дедушка — Евгений Евстигнеев. — Прим. ред.). С «Современника» началась моя театральная деятельность, там я в самый первый раз вышла на сцену. Это был спектакль «Бесы». В начале был монолог главного героя, он говорил про девочку, которую изнасиловал, а я просто стояла вся в белом на сцене, и на меня светил прожектор.
Помню, мне было очень страшно, мне было лет девять, наверное. Просто стоять в прожекторе, молчать и смотреть вдаль — это было очень трепетно. Но тогда я еще не хотела стать актрисой, не понимала вообще, что мне все пророчили.
В какой момент пришло это осознание?
— Гарик Сукачев пришел в «Современник» ставить «Анархию» — с моей мамой, Ефремовым, Певцовым — про рок-группу, которая устарела. На «бэке» там была такая декорация: много экранов и на них показываются воспоминания главных героев.
Были специальные съемки, и я сыграла героиню моей мамы в юности. И тогда я поняла, что глотнула какой-то наркотик, я поняла, что хочу быть актрисой.
То есть все началось не с театра, а с киносъемок. То, что я росла в декорациях всю жизнь, я воспринимала как данность, а после «Анархии» я поняла, что не хочу это терять. Да уже возраст был такой — десятый класс, надо было выбирать, куда идти, в какую профессию.
Часто дети артистов начинают карьеру со съемок в рекламе, с работы в качестве фотомоделей. Вас это не затронуло?
— Да, я снималась в рекламе «Фруттис» и говорила: «Фруттис-туттис!». (Гладит себя по животу. — Прим. ред.) Мне было пять лет. Мы снимали в магазине, там было много йогуртов, и между дублями меня катали на тележке. Это единственное, что я помню.
Помните тот день, когда сказали родителям, что хотите стать артисткой?
— Да, я боялась папе сказать. Потому что папа у меня главный учитель по жизни. Не знала, как он отреагирует. Когда я у мамы спрашивала, может ли она мне посоветовать, куда идти, она сказала: «Ни за что, даже в шутку не могу тебе сказать, потому что это только твое дело, не впутывай меня в это. Хочешь мести улицы — мети, главное, чтобы ты счастлива была». Когда решилась сказать папе, он смотрел телевизор в это время. Усмехнулся, как знал, и сказал: «Ну, иди». Никто не был против.
Родство с Евгением Евстигнеевым как-то сказывалось на вашей учебе в Школе-студии МХАТ?
— Я не чувствовала, что есть какое-то внимание определенное. У нас был один педагог, который знал лично моего деда, и он часто рассказывал какие-то истории с ним всему курсу, тогда я немножко вжималась в стул, но больше никто никогда не говорил ничего.
В какой момент вы решили взять фамилию Евстигнеева?
— Мой первый агент мне это предложила. Я сначала отказалась, потому что мне показалось, что это может обидеть отца. Отец — это вообще главный человек в моей жизни. Но я ему рассказала про это предложение, и он сказал, что не против, ведь это все-таки фамилия моего родного человека.
Это был пиар-ход или какой-то вызов?
— Это был не пиар-ход. Папа как-то мне сказал, что актер, который имеет профессию, но не имеет работы — это несчастный актер. И таких очень много в стране.
У меня есть возможность иметь работу, потому что фамилия Евстигнеева приковывает внимание. Но это не ради хайпа, как сейчас говорят. Это ради того, чтобы работать, учиться и развиваться. Внимание есть — теперь остается только не подвести.
Я знаю, что будет очень много нападок, особенно сейчас, в эпоху соцсетей. Но я перед собой честна, а люди могут говорить что угодно.
Сейчас уже можете сказать, что фамилия вам помогает или мешает в карьере?
— Это большая ответственность, это помощь, и наоборот. Повышенное внимание — это не всегда хорошо. Когда я прихожу на пробы, меня спрашивают, родственница ли я. Говорю, что да. Но понимаете, если бы мой дед был жив, это была бы совсем другая история. Фамилия помогает в том смысле, что каждый день я слышу ее и каждый день думаю о том, что мне нужно больше работать, больше читать, больше смотреть, больше, чем кому-то еще.
Вам не удалось познакомиться с дедушкой. Где вам чаще всего приходилось слышать о нем?
— Вы не поверите, но мне кажется, что я знаю о нем меньше, чем кто-то еще. Наверное, я знаю столько же, сколько любой человек, который в интернете что-то о нем прочитает. Мама не любит говорить об этом. Это не самая веселая для нее тема, она осталась сиротой в очень раннем возрасте. И она никогда не воспринимала его как актера, она воспринимала его как своего папу. Так что у нас нет никаких таких историй. Я гораздо больше узнаю, когда прихожу на какой-то день памяти, годовщину смерти.
Можете сказать, что заимствуете какие-то актерские техники у деда?
Да. Я краду у него, у мамы. Мне кажется, у мамы есть многое от него в актерской технике. Я надеюсь, что заимствую. Не знаю, получается ли у меня так же. Да и вообще, дело не только в дедушке. Когда ты смотришь какой-то фильм или спектакль, многое остается на подкорке. Кстати, дедушка говорил, что у плохого актера есть три штампа, а у хорошего — двадцать три, которые он использует в различных комбинациях.
Что вас больше всего восхищает в вашем дедушке?
— То, что он может из некомедийной роли сделать комедийную.
А к формулировке «внучка Евгения Евстигнеева» как относитесь?
— Моя мама избегала формулировки «дочка Евгения Евстигнеева». Она сменила фамилию, убежала от фамилии Евстигнеева. Это ее выбор. Она хотела ассоциироваться у людей как отдельная единица. Я тоже этого хочу, но я не хочу бежать. Наоборот, это будет сложнее, если я всем скажу: привет, это я, а вот теперь судите. Теперь сложнее ошибки совершать, не расслабишься.
Какие ваши теле- и кинопроекты впечатлили вас больше всего?
— Честно говоря, я снимаюсь больше, чем выходит на экраны. У меня в одно и то же время было два очень крутых проекта. «90-е. Весело и громко» канала СТС — это первая моя молодежная история, она вышла недавно. И параллельно я сыграла в шестой части «Мосгаза». В пятой части, «Операция „Сатана“», я тоже есть, но вот в шестой — она называется «Формула мести» — моя героиня станет наркоманкой. Я сыграла девочку, которая сидит на героине, хотя нигде не говорится, что это именно героин. Я консультировалась с наркологом по поводу достоверности игры. Для меня это была очень близкая роль в том плане, что она меня очень многому научила. Мне кажется, что я сделала какой-то внутренний скачок.
Так получилось, что параллельно у меня была веселая молодежная комедия, где я глупенькая, но милая в этой своей глупости, инфантильная и невоспитанная девочка, и параллельно драматическая роль наркоманки. Одно учило драме, другое — комедии. Вот, что круто.
Вы родились в середине девяностых. Помните что-то про это время?
— Ну, я скорее что-то слышала про 90-е. Помню, как наступал 2000-й... Я очень люблю музыку 80-90-х. А музыка, как и запахи, сильно привязана ко времени, может что-то навеять. Я все-таки считаю, что я не «миллениал», а ребенок девяностых, и думаю, что весь колорит этого времени — это мое, хотя я его совсем не помню.
Есть что-то, чего вы не будете делать ради роли?
— Да, мне категорически нельзя курить и поднимать больше трех килограммов. Недавно поднимала по глупости, не прописала это в договоре. В следующий раз я этого делать не буду — несмотря на роль, режиссера и т.д. Как сказал Сократ: «Здоровье — не все, но все без здоровья — ничто».
А есть какие-то моральные табу? Станете раздеваться перед камерой, например?
— Я уже раздевалась, но заклеивала соски. Пока у меня сложности с постельными сценами — у меня их еще не было таких откровенных. Но чего говорить, если пока нет предложений. Будут предложения — буду думать, взвешивать, хочу ли я у этого режиссера сниматься, нужна ли эта сцена по-настоящему, меняет ли она что-то или это просто секс ради секса. Меня должен очень зацепить сценарий, я должна очень доверять режиссеру.
Часто приходится отказываться от предложений?
Мне пока все интересно, не такой уж большой у меня опыт. Но если я вижу, что это откровенно плохо, — я даже на пробы не иду. Прошу агента не присылать мне сценарии с каких-то каналов, которым мы не доверяем.
Можете уже сейчас сказать, что вам идет какой-нибудь определенный жанр?
— Однажды Юра Чурсин мне сказал: «Ты актриса, ты должна играть все. Тебе не надо выбирать, это не твое дело». И это очень правильно. Надо все уметь, всему учиться. Если ты умеешь все, ты и выбирать сможешь. Один педагог в Школе-студии мне сказал, что я актриса комедии. Мне это очень польстило, потому что, мне кажется, это самый сложный жанр. На мой взгляд, я его еще не очень одолела.
Вы упомянули Юрия Чурсина. Кто-то еще из партнеров оказал на вас влияние?
— Наверное, Юра больше всех. В профессиональном плане мне еще помогает папа, это главный мой учитель. С папой можно просто поговорить, и ты уже обогатишься.
Современные двадцатилетние артисты — какие они?
Не знаю, мне нравится наше поколение. Мы дети мира. Мы не знаем войн, слава богу, и надеюсь, не узнаем. Мы как-то за доброту. Мы, может быть, так не выглядим, но мы знаем хорошую жизнь. И это очень важно.
А если сравнить молодых артистов с поколением ваших родителей или с поколением дедушек-бабушек?
— Сложно это сформулировать. Мне кажется, мы проще. Мне еще мало лет, чтобы судить, но иногда мне кажется, что мы делаем, как чувствуется, а поколение родителей, они все разбирали досконально… Может, я не права, конечно. Я вообще люблю все анализировать, но кажется, что весь анализ остается во мне. И я все равно успокаиваюсь и делаю, как идет. Непринужденно как-то все.
Попробуйте продолжить фразу: «Через 10 лет Софья Евстигнеева — …»
— Кто знает, что будет… (Задумывается. — Прим. ред.) Если доживет, по воле божьей, то будет иметь свою семью, будет так же любить свою работу, как в свои двадцать три с половиной, и, несмотря на то, что добьется того, что хотела, будет так же иметь свои мечты и цели, которые будут ее подстегивать и радовать, потому что она будет понимать, как их добиться.
Беседовала Анна Гоголь
