Это интервью было взято незадолго до того, как погиб Андрей Панин. Но для нас и для миллионов наших читателей он остается живым: в своем творчестве, в своих фильмах, в своей семье, в своих детях. И поэтому мы решили опубликовать это интервью именно так, как оно прозвучало, когда мы разговаривали с женой Андрея Панина — актрисой Натальей Рогожкиной.
— Мы с Андреем вместе уже 18 лет. И наши отношения — настоящие американские горки. Мы же с ним совершенно разные люди! Полярные противоположности с диаметральными взглядами на семейную жизнь. Хорошо еще, что у нас такая счастливая профессия, что мы имеем возможность отдыхать друг от друга. Я не могу без ужаса вообразить, как бы мы 18 лет без перерыва встречались после работы дома — не успев соскучиться, не успев все проанализировать и прийти к выводу, что заменить друг друга кем-то на стороне мы не сможем.
— Но если мысли на этот счет вообще возникают, это означает, что с какими-то недостатками вашего мужа вам трудно мириться…
— Это только поначалу Андрей казался мне человеком без недостатков. Не в том смысле, что я их не замечала, просто в тот период мне даже странно было бы называть какие-то особенности его характера недостатками. Я видела в них исключительно проявление его неординарности. Что неудивительно: на момент знакомства мне было 19 лет, Андрею — 32. То есть я — совсем девчонка и он — сформировавшийся мужчина. Разумеется, я приняла его таким, какой он есть. Меня устраивало, что он — планета абсолютно самодостаточная. Вокруг него можно только вращаться неким спутником. И что он человек-хаос. Андрей врывался в мою жизнь и исчезал, потом вновь появлялся и опять надолго пропадал, а затем возникал снова. Пока люди не живут вместе, такая фрагментарность появлений кажется нормой. Человек привносит в твою жизнь праздник, дарит тебе общение с собой — и ты так и воспринимаешь это как некий подарок. Но когда ты с этим человеком начинаешь жить семьей, а фрагментарность его появлений не меняется — это сказывается на семейной жизни. Ты вдруг обнаруживаешь, что такую же жадную потребность в нем испытывают еще и другие люди. А ты теперь — по другую сторону баррикад…
— А как вы с Андреем Паниным познакомились?
— Он появился на нашем курсе в Школе-студии МХАТ в качестве ассистента-педагога по приглашению Дмитрия Владимировича Брусникина — ставить спектакль «Женитьба Бальзаминова». Хотя, по-моему, таких, как Панин, нельзя пускать к студентам. Это же бешеный человек, с безумным обаянием. Помню, он постоянно что-то говорил, бегал по аудитории, вообще был сгустком какой-то немыслимой энергии. Любви с первого взгляда я к нему не почувствовала, но невозможно было не обратить на такого человека внимание. Что за эмоции испытывал в тот момент Андрей по отношению ко мне, не знаю, но под его пристальное мужское внимание я попала. Может быть, благодаря колдовскому действию своей рыжины. Просто не успела за кого-нибудь спрятаться, и яркий цвет моих волос бросился Андрею Владимировичу в глаза…
А в конце третьего курса мне предложили сыграть во МХАТе главную роль в спектакле «Ундина». Андрей в нем участвовал и взялся помогать мне на вводных репетициях. Мы опять соприкоснулись. Теперь уже в театре, то есть на его территории. И я смотрела на него все с большим интересом. Ведь обаяние таланта завораживает! А тут еще я увидела Андрея в спектакле «Смертельный номер». И для меня это действительно стало «смертельным номером» — я «погибла» окончательно и бесповоротно. (С улыбкой.) Правда, со временем поняла, что погибала-то я под очень четким прицелом оптического ружья Панина, который и сделал окончательный выстрел.
— Неужто Андрей пленил вас исключительно со сцены и не было с его стороны никакого флирта, никаких особенных мужских приманочек?
— Просто Андрей каким-то чудодейственным образом стал постоянно появляться около меня — за кулисами, в столовой, на репетициях и банкетах. Теперь-то я понимаю, что это было не случайно. Он буквально заполнил собой пространство! И я получала несказанное удовольствие от общения с ним. Так продолжалось весь четвертый курс. Андрей не был педагогом в классическом представлении. Он ходил в наши студенческие компании, его знали все мои друзья, подруги, он легко общался с нами, много шутил, даже выпивал с нами. И всякий раз дарил невероятное количество веселья, радости, смеха. Сколько же я тогда смеялась!.. В общем, он совершенно не оставил мне выбора. Я влюбилась. До смерти, до дрожи.
— Ну а были какие-то широкие жесты, необычные сюрпризы, букеты? Панин же нетривиальный человек и ухаживал, наверное, с фантазией…
— Панин человек совершенно нетривиальный! А цветы, конечно, случались. На день рождения, допустим, Андрей принес мне какую-то совершенно несчастную хрупкую розу, но сопроводил свое подношение такими словами, что я целый месяц потом все пыталась спасти эту розу, реанимировать, чтобы она как можно дольше напоминала мне о его словах. А еще Андрей рисовал, да как! Конечно, Бог поцеловал его не только в то место, которое отвечает за актерский талант, и, если бы Панин не стал актером, он был бы гениальным художником. Ему удается свое неординарное видение мира переносить на бумагу. И он рисовал мне маленькие смысловые рисуночки о любви. Трудно описать их словами, это надо видеть. Потому что, если я скажу, что он нарисовал лицо, у которого вместо глаз сердечки, — это будет очень мало передавать суть рисунка. В общем, я тихо и мирно погибала по-женски... Я влюблялась небыстро, но это медленное заполнение сосуда в результате привело к осознанию: я должна находиться рядом с этим человеком. В любом качестве! А по-другому уже просто не смогу жить. И вот наступил момент, когда нам обоим стало очевидно: сопротивляться тому, что происходит между нами, уже невозможно.
— На каком этапе вы стали парой? Когда вы еще учились в институте или позже?
— (Задумавшись.) Когда мы стали парой?.. Представляете, я этого даже не могу вспомнить! У меня ощущение, что мы были парой с рождения. Влияние Андрея на меня было огромно — по всем позициям: как мужчины, как актера, как авторитета, вообще как явления. Моя жизнь поделилась на два периода: до встречи с Паниным и после. И то, что было до, мне трудно вспомнить, словно это было не со мной, а с другим каким-то человеком. Андрей затмил собой все!
— Сейчас проверим. Вот помните ли вы свою первую школьную любовь?
— В школьные годы я перманентно находилась в состоянии влюбленности в кого-то. Но не имела никакого успеха у мальчиков. Все мои подруги были девочками очень красивыми, нежными, а я на их фоне совершенно проигрывала. Длинная, ярко-рыжая, конопатая, да еще отличница — для мальчишек комплект совершенно непривлекательный. По правде говоря, совсем без внимания они меня не оставляли: постоянно задирали, дразнили рыжей, насмешничали, но, увы, это был совершенно не тот интерес, о котором я мечтала… Сильно ли я страдала от этого? Пожалуй, все же нет. Но размышляла на эту тему много. И пришла к выводу, что рыжие люди — особые. На протяжении жизни им приходится свыкаться с постоянными подначками, юмористическими комментариями, дразнилками. Сам-то человек свою рыжесть не замечает и некоторое время наивно воспринимает себя абсолютно нормальным, но по реакции окружающих постепенно осознает, что к нормальным людям не относится. Мама рассказывала мне, что проблемы начались еще с детского сада. Если кто-то из детей впадал в агрессию, то хватал за волосы именно меня, поскольку ярко-рыжий цвет всегда первым бросается в глаза. А в школе меня по той же причине чаще других вызывали к доске. Иногда очень хотелось спрятаться, раствориться, стать как можно более незаметной…
— Странную вы профессию себе выбрали, однако, при таких желаниях…
— Родители ориентировали меня на медицинский институт. Но одиннадцатый класс я оканчивала в Болгарии, куда моего папу (он долгие годы работал секретарем ЦК ВЛКСМ, а мама была учителем черчения) направили работать в Дом советской науки и культуры. Находясь вдали от России, я не имела возможности ни заниматься с репетиторами, ни найти каких-то гарантов поступления в институт. А ведь это было время очень высоких конкурсов в вузы и повсеместных взяток за поступление. Я понимала, что, несмотря на то что всегда хорошо училась, нахожусь в очень невыгодной ситуации, трусила, что не поступлю. И вот я решила, что надо найти такой институт, где на экзаменах от меня потребуются не столько знания, сколько я сама — такая, какая есть. Таким образом мой выбор пал на театральный.
— Где конкурс — несколько сотен человек на место…
— Да, это была, конечно, наглость с моей стороны. Вернее, незнание ситуации из-за все той же отдаленности от Москвы. Может быть, если бы я оканчивала школу в столице, я бы не решилась пойти в театральный. Впрочем, у меня был крошечный актерский опыт. Когда мы с родителями жили в Нижнем Новгороде, в одной инсценировке я исполнила несколько детских песен, из чего впоследствии была сделана программа на местном телевидении.
— Что сказали родители, когда узнали о вашем намерении?
— Мама сказала: «Хорошо. Попробуй. Ты быстро поймешь, что у тебя не получилось, и поступишь, куда мы планировали». А папа ни много ни мало устроил мне встречу с Олегом Павловичем Табаковым — попросил посмотреть девочку и оценить актерские перспективы. Олег Павлович милостиво согласился, и меня привели к нему в «Табакерку» — я бы сказала, «за хвост» привели. Помню, сначала мы попали в приемную, потом меня попросили пройти в кабинет… И все, дальше ничего не помню, дальше был один большой обморок. Олег Павлович попросил меня что-то прочитать, чтобы понять, что я из себя представляю. Очень скоро стало ясно, что я не представляю из себя ничего. У меня все тряслось и изгибалось от страха. Я бледнела, краснела, держалась за все стулья и столы, которые оказывались рядом, и каким-то совершенно козлиным голосом читала басни. В какой-то момент Табаков, видимо пытаясь меня хоть как-то успокоить и раскрепостить, задал вопрос: «Ну хорошо, а в каком амплуа вы себя видите? Характерной актрисы или героини?» А это амплуа весило 48 кг при 170 см роста и ничего внятного произнести не могло. Мне было 16 лет, и разницы между характерной актрисой и героиней я не понимала совершенно. Но, как-то схватившись за корни этих слов, я стала соображать: характерная — это все-таки человек с каким-то характером, а героиня — это та, у кого характер героический. Поскольку на героическую личность в тот момент я явно не тянула, промямлила: «Конечно, я характерная». На этом была поставлена жирная точка. Олег Павлович очень корректно сказал отцу, что не советует мне поступать в театральный институт, по крайней мере в этом году. После чего папа пошел домой в прекрасном настроении, считая, что дело решено высшей инстанцией, и, следовательно, решено окончательно. Так я узнала, что знакомство с кем-то влиятельным — вещь очень опасная. Ведь в результате встречи с Табаковым дверь в Школу-студию МХАТ оказалась для меня закрыта. Так я, во всяком случае, считала. Но, слава богу, театральных институтов в Москве много. А благодаря Олегу Павловичу я вовремя поняла, что подготовлена из рук вон плохо, и успела исправить ситуацию. Все оставшееся до экзаменов время я занималась своим репертуаром. В итоге и в ГИТИСе, и в «Щуке» стала легко продвигаться от тура к туру. Успех меня так окрылил, что я отважилась все-таки сунуться и в Школу-студию МХАТ, подумав: чем черт не шутит? В результате именно там я и стала учиться, хотя меня брали и в ГИТИС. А Олег Павлович в следующий раз увидел меня, когда я уже твердо стояла на сцене учебного театра. Но не уверена, что узнал…
— Рискну предположить, что ко времени вашей учебы в институте мужчины пересмотрели свое отношение к вашей рыжине и стали считать ее скорее достоинством, чем недостатком. Наверняка в поклонниках уже недостатка не было…
— Будучи близорукой, я в своих поисках не стала вглядываться вдаль, поэтому тут же рядышком разглядела однокурсника, с которым у нас закрутился роман, продлившийся около трех лет. Мы строили планы на будущее, у нас были чудесные отношения, и я не сомневалась, что это навсегда. По примеру родителей считала, что выбор надо делать единожды, и, сделав его, существовала исключительно комфортно. До тех пор, пока в моей жизни не появился Андрей Владимирович Панин.
— Вам сложно было объяснить ситуацию своему прежнему другу?
— Мне — нет. Ситуация благоприятствовала — к этому времени у меня как раз появилось право сделать другой выбор. Хуже то, что Андрей был несвободен. Именно из-за этого наши отношения достаточно долго развивались, прежде чем мы...
— Стали семьей?
— Наши отношения категорически не подходили под ту модель семейной жизни, какую я с детства считала нормой. Образ мужчины, который до встречи с Паниным заполнял мое воображение, был связан с отцом. А папа — человек интеллигентный, деликатный, уравновешенный, очень уважительно, нежно и мягко относящийся к женщине. И все то, что я получила в Андрее, никаким образом не пересекалось с таким типажом. Безумно импульсивный, он вел себя так, как ему свойственно, говорил тем языком, который ему удобен, не оглядываясь лишний раз, сидит за столом женщина или нет. И первое время я пугалась, что он не воспринимает меня как женщину, раз не считает нужным при мне быть как-то аккуратнее в выражении своих эмоций. Пыталась осторожно намекнуть. Однако Андрюша относится к той категории людей, которые даже мысли не допускают о возможности меняться под чьим-то влиянием.
— Вы говорили, что являетесь его полной противоположностью…
— Андрей — человек очень резкой энергетики. Он достаточно циничный, вспыльчивый, категоричный. Он легко черпает энергию из разного рода негатива, из собственного недовольства. Андрей сам говорил: чтобы он выдал максимальный результат, нужно загнать его в угол. А я выросла в тепличных условиях, под ударами слабею. И меня в угол загонять нельзя, иначе я там и останусь навсегда. Помести меня в холод недоброжелательности, и мои резервы немедленно иссякнут. И наоборот: когда вижу расположенность к себе, когда мне комфортно, я способна выдать такое, о чем сама не подозревала. Андрей вечно пеняет мне, что я не прислушиваюсь к нему по поводу профессиональных дел. Считает, что я сознательно отвергаю его советы и специально делаю все наоборот. Но, к сожалению, я почти никогда не могу воспользоваться его советами. Что поделать: то, что хорошо для него, совершенно не годится мне. И так во многом! Взять хотя бы привычку Андрея — пугать. Его самого в детстве пугал папа, и Андрей, видимо, получал от этого какое-то удовольствие, непонятное мне. Это как щекотка — кто-то любит, кто-то не выносит... Вот я из тех, кто терпеть не может такие вещи. И если меня напугать, я потом с трудом прихожу в себя. Помню, однажды я была дома одна, а Андрей тихонечко зашел в квартиру и на коленях подполз ко мне сзади. Когда я обернулась, он возник где-то на уровне моих ног — там, где человек вообще не ожидает нападения. Я потом оч-ч-чень долго не могла успокоиться. К счастью, Андрей понял, что я не шучу и что от таких сюрпризов у меня действительно могут наступить серьезные, а может быть, даже и необратимые последствия. И с некоторых пор перестал так делать. Помню, мы отдыхали с детьми во Франции. Андрея не ждали — он был занят, но каким-то образом к нам вырвался. И вот он сначала хотел устроить сюрприз, спрятавшись в шкафу, с тем чтобы, когда мы вернемся с пляжа, неожиданно выйти оттуда. Но вовремя сообразил, что впечатление, которое он произведет, будет слишком сильным. И изменил план. Просто вошел следом за электриком, которого мы как раз вызвали, и говорит: «Ну что у вас тут надо починить?»
— Значит, все-таки ваши отношения не стояли на месте, а развивались, как и положено…
— Конечно, мы прошли разные этапы. Например, на первой стадии нашей семейной жизни все держалось на страстях, на чувствах, и сигналы разума затмевал щенячий восторг. Я радовалась всему, что есть в Андрее. Не раздражало и не обижало ничего. Взять, например, ерундовый банальный пример. Человек никогда не заправляет кровать. На первом этапе это безумно нравится. Потому что даже такие аккуратистки, как я, в глубине души мечтают позволить себе пожить в хаосе. Но рано или поздно наступает момент, когда вечно неубранная кровать уже раздражает. При этом позиция Андрея простая: ты хочешь жить в убранной, чистой квартире? Убирай, ради бога, никто тебе не мешает, но меня самого это ни к чему не обязывает. Ты считаешь, что, если люди живут вместе, они должны предупреждать друг друга, когда где-то задерживаются? Пожалуйста, предупреждай. Но не принуждай меня к этому. Я пыталась высказать мужу какие-то претензии, объяснить, что у меня на душе. Но наткнулась на стену непонимания. И тогда я просто… абстрагировалась от проблемы. От всех проблем! К счастью, к этому моменту я уже имела свою собственную спальню со своей собственной кроватью, которая у меня всегда в таком виде, в каком я хочу ее видеть. Словом, наступил третий этап отношений — когда ты живешь так, как тебе комфортно, а от мужчины не требуешь ничего…
— Да уж, большие таланты в быту невыносимы. А жены вынуждены всю жизнь проявлять по отношению к ним жертвенность…
— Это не жертвенность. Ты миришься с какими-то недостатками человека, пока находишь на это силы. Пока тебе самой это в удовольствие. Пока жива твоя любовь к нему. И пока потребность в человеке больше, чем любые огорчения из-за него. Я думаю, что талант и профессию обязательно нужно учитывать. Потому что актерская профессия придает мужчине некоторые очень женские черты. Ведь он постоянно обязан нравиться! Мужчина-актер требует огромной заботы, огромной поддержки, огромного внимания к себе, а подчас и реанимации. Нужно уметь помочь ему справляться со всеми его депрессиями, с разыгравшимися нервами. Нужно время от времени становиться для него крепким плечом…
— Неужели, несмотря на внешнюю брутальность, Андрей Панин нуждается в крепком плече?
— Ну он в некотором плане абсолютный ребенок! Мой третий, самый тяжелый ребенок...
— Но ведь вы тоже творческая единица! Вы актриса и тоже имеете право на свои собственные депрессии. А о вашем муже иной скажет: если не эгоист, то, во всяком случае, эгоцентрист. Живет, как ему удобно, не интересуясь, удобно ли это близким людям…
— Думаю, назвать Андрея эгоистом или эгоцентристом совершенно неверно! Я лично чувствую его любовь. Семья для Андрея — единственное, что у него на самом деле есть и куда приложены его усилия. При всех его особенностях, все, что он делает, — ради нас. И все, что мы имеем, создано Андреем. Наша жизнь полностью организована им — начиная от дома, где мы живем, до выбора места отдыха. В его представлении дети летом должны ездить на море. Это константа. На этой идее он настаивает. Андрей постоянно заботится о том, чтобы у нас было всего по максимуму. Другое дело, как он понимает эту заботу... Взять тот же отдых: он узнает, куда лучше поехать, создаст условия. Ну а уж покупать билеты, звонить, договариваться, бегать с чемоданами — этим он не станет заниматься никогда. Или, к примеру, он признает, что нам с маленькими детьми необходима машина. Говорит: «Пожалуйста! Какую захочешь машину — такая у тебя и будет». Но водить сам он не будет никогда! Или он говорит, что мы покупаем квартиру. И зарабатывает на нее деньги. Но дальше все этапы покупки, ремонта предоставлены мне. Мол, это уж делай, как хочешь, это уж сама, сама, сама. А у него есть какие-то другие сферы интересов.
— А с детьми Андрей занимается?
— Да он потрясающий папа! (Смеется.) Я иногда говорю ему: «Андрей, в качестве мужа ты фигура довольно сомнительная. Но в качестве отца великолепен!» Это отец-счастье. И от общения с ним дети получают колоссальное количество щенячьего восторга. Потому что папа — сам ребенок, хулиган. Он сам не заправляет кровать, готов сколько угодно бегать, пугать всех из-за угла, скакать лошадкой, кричать и драться подушками. Другой разговор, что у него не всегда находится на все это время — просто в силу его занятости.
— Наталья, а вас не задевало, что Андрей очень долго не хотел на вас официально жениться?
— Я уже говорила, что он очень во многом повлиял на меня. В том числе и мое отношение к штампу в паспорте сформировалось под влиянием Андрея Панина. Для него это не имело значения, и я разделяла его позицию. Потому что понимала: штамп в нашей жизни ничего не изменит — ни в лучшую сторону, ни в худшую. А значит, это лишь формальность. Мы и без этого вполне способны доверять друг другу.
— Ну а что вы скажете о ревности? Ревность в вашей семье существует?
— Ревность — это как раз недоверие к человеку! Но если меня спросить, считаю ли я, что все мысли и чувства Андрея сконцентрированы только на мне?.. Нет, я так не считаю. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что у Андрея огромная жизнь: бесконечные встречи, постоянные отъезды в командировки. И, стало быть, я являюсь всего лишь частью этой жизни, даже не самой большей ее частью — просто в силу количества людей вокруг него и времени, которое он с ними проводит. Допустим, Андрей почти все девять месяцев съемок в «Шерлоке Холмсе» жил в Питере. Надо быть слишком наивной, излишне самоуверенной, а то и просто глупой, чтобы считать, что при таких обстоятельствах человек полностью принадлежит мне. Или что Андрей в принципе способен на протяжении 18 лет дышать только мной одной, оставаясь все это время на том же накале эмоций, и не замечать, что на свете существуют другие люди. Но также я знаю и другое: в каждый выходной, даже без возможности ночевать дома, Андрей приезжал со съемок в Москву — для того, чтобы побыть со мной и с детьми. И все время ждал нас в Питере, постоянно звал приехать. И я ни секунды не сомневаюсь: ему было бы очень приятно, если бы у меня была возможность проводить с ним больше времени. И этого знания мне достаточно.
— Это высшая степень мудрости! Ну а что бы вы могли попросить для себя у судьбы?
— Сейчас, когда подрос младший ребенок — а Петру пять лет, то есть он достиг возраста, когда мама уже не нужна круглосуточно, — я созрела попросить у жизни чуть побольше по части профессии. И стала принимать предложения сниматься. Вообще-то мне грех жаловаться на карьеру: в театре у меня всегда было много хороших ролей, да и в кино я никогда не проходила этого ужасного, унизительного поиска работы, предложения себя кому угодно, лишь бы взяли. Но у меня никогда не было каких-то чудовищных амбиций, которые, может быть, необходимы в моей профессии. Я всегда с удовольствием относилась к роли жены и с фанатизмом — к роли мамы. И не ставила собственную профессиональную состоятельность на первый план. У меня, видимо, просто счастливый характер — я очень легко адаптируюсь и принимаю ту ситуацию, в которой нахожусь. Есть одна мудрость, которую я сделала бы своим девизом: счастлив не тот, у кого много, а тот, кому достаточно.
— И все же именно сейчас вам захотелось чуть большего, чем у вас есть. Значит, стало недостаточно?
— Просто я поняла, что со мной произошла обычная история! Большинство женщин с момента возникновения семьи воспринимают жизнь с позиции местоимения «мы». В отличие от большинства мужчин, соотносящих себя с местоимением «я». В связи с этим мне было вполне достаточно успехов Андрея, признания его как серьезного, большого актера. Мне казалось, что существует некая общая копилка, куда мы складываем наши успехи, и неважно, чьи именно эти успехи. А ведь, может быть, это вечное «мы» — большая женская ошибка! Честно скажу, теперь я сожалею о том, что позволила себе так долго плыть в чужой лодке. Задалась вопросом: «А что я-то из себя представляю? Что могу?..» В противовес тому времени, когда все мои интересы были сосредоточены только на Андрее, мне захотелось быть интересной самой для себя.
— Андрей не препятствует вам в желании самореализоваться?
— Ту свободу, которую он предоставляет себе, он предоставляет также и мне. Андрей не относится ко мне как к своей собственности.
— Это его плюс или минус?
— Конечно, плюс! Однозначно! Но я сейчас подумала: интересно, какие ответы дал бы на все эти вопросы Андрей? Наверное, совершенно другие…
P.S. Редакция выражает глубокие и искренние соболезнования Наталье Сергеевне и их с Андреем Владимировичем сыновьям — Александру и Петру.
