Ровно через месяц, 27 апреля, исполнится пять лет со дня смерти Мстислава Ростроповича. В течение этого месяца будет проходить III Международный фестиваль имени Ростроповича, охватывающий всю Россию и всю Европу. Руководитель фестиваля, старшая дочь маэстро Ольга Ростропович дала интервью «КП».
Совпали две юбилейные даты — одна хорошая, другая печальная...
Вы говорите «печальная»... Но папа был верующий человек. Жил свою жизнь так, чтобы уйти в хорошее место, чтобы попасть, как он сам говорил, «в хорошие руки». Поэтому его уход светлый по своей сути, и эта дата, для нас, как для верующих, — праздничная, это рождение и переход в другую жизнь. Когда-то, в 74-м году, на личной аудиенции Папа Римский сказал отцу: «Ваша жизнь проходит. И вы подходите ближе к Богу. Вам всегда нужно выбирать — подняться по лестнице вверх или спуститься вниз. Каждый ваш поступок, решение, которое вы для себя принимаете, это ступень». И папа всегда видел перед собой эту лестницу. И я знаю, что он поднимался вверх.
Фестиваль имени Ростроповича совсем молодой, но его география впечатляет.
Мы даем концерты в тех городах и странах, которые связаны с папой и много для него значили. Саратов, где он с мамой венчался. Конечно, Санкт-Петербург и Нижний Новгород. Оренбург, Воронеж, а также Швейцария, Германия, Италия, Франция, Великобритания и Америка. В нашем фестивале участвуют блестящие оркестры: Лондонский филармонический, оркестр де Пари и Санта Чечилия. И, конечно, Темиркановский оркестр и «Русская филармония», само собой — Светлановский оркестр. Прилетают дирижеры Антонио Паппано, Юрий Темирканов, Дмитрий и Владимир Юровские. Рудольф Бухбиндер, замечательный австрийский пианист, Максим Венгеров после долгого перерыва даст сольный концерт в Большом зале консерватории. Это очень серьезные имена. 27 апреля будет играть пианистка Юджа Вонг — еще совсем юная, но у нее уже совершенно потрясающая карьера. В прошлом году она не смогла прилететь в Москву из-за снежного урагана. Самолет не выпустили.
Многие говорят, что на Западе к классической музыке относятся более рационально, как к роскоши. Это как прийти в хороший ресторан и съесть черной икры… А в России музыка — это переживание.
Да, наверное. В Америке в газетах статьи о музыке даются под рубрикой «интертейнмент». В Европе люди приходят в залы одетые определенным образом, чтобы перед ужином провести время со значением. Чтобы подчеркнуть статус, ты просто обязан пойти и послушать концерт в Венской филармонии. В этом есть некая эстетика, но там ты редко включишься в действо с таким сумасшедшим переживанием, как у нас. У нас музыкант, если он велик, это всегда еще и сила личности — Ойстрах, Рихтер, Гилельс... Я была на концертах отца — и в России, и в Америке, и в Европе. И знаете, несмотря на разницу восприятия, люди никогда не выходили из зала равнодушными. И не только от прекрасной игры. Это был его посыл переживания на другом уровне, и публика это чувствовала.
Публика его любила, а сложно ли ему было с людьми власти?
Никогда не пытался ничего выстраивать. Он был такой человек, что к нему само собой относились хорошо. По большей части. Когда в 2007 году нам с мамой папины врачи в Париже сказали, что у нас осталась одна неделя, мы за 24 часа привезли папу в Москву, в больницу, ночью, в полной растерянности. И ровно на следующий день его пришел навестить В. В. Путин. Я могу точно сказать, что Владимира Владимировича никто об этом не просил, его даже никто не ждал. Это было его личным человеческим желанием. В больнице тогда даже не оказалось главврача, который просто не знал об этом визите. Владимир Владимирович сам по себе приехал к папе. Поддержать его и нас. Мы всегда это вспоминаем с теплом и благодарностью.
Кому больше дано, с того больше и спрос. Что Ростропович сам от себя требовал?
Все делать по совести. Передавать свое знание, делиться своим опытом. Несмотря на то, что ему многие годы предлагали преподавать в самых лучших университетах, он никогда не соглашался, потому что считал, что преподавать должен только в России, только русским музыкантам. Это и патриотизм и память о тех людях, которые помогали ему во время войны в эвакуации. Папа всегда всем помогал. Он играл 60 процентов своих концертов бесплатно. Для белых офицеров, для бывших белых офицеров, для сирот, для инвалидов. Он даже для жирафов играл! И где-то жирафа назвали его именем - Слава.
Он был совсем нерасчетлив?
Представьте себе, что нет. Мама гораздо более трезво смотрела на вещи. И на то, что дядя Саня (Александр Солженицын. — Ред.) жил у нас в доме, тоже смотрела трезво. Галина Павловна прекрасно понимала, что происходит. Что это риск для семьи. А у папы был простой подход: человеку где-то нужно жить, писать. А потом мы уехали, в 74-м, и это было трагично. Думали, что уезжаем навсегда, было страшно. Но папа переживал за Россию и никогда — за себя. За семью он никогда вообще не переживал. Я об этом долго думала, почему так. И поняла, что семья была ему настолько близка - это часть самого себя. Это он сам. А поскольку он всегда был уверен, что у него все хорошо, то и с семьей все хорошо.
Я часто прихожу на Новодевичье кладбище и постоянно встречаю там незнакомцев, которые несут на папину могилу цветы. Не знаю, кто они, откуда. Постоят минутку в тишине и уходят. Эту память важно сохранить.
