Есть мнение, что мы живем в новом Средневековье, и холодная война, «Исламское государство», борьба СМИ, у каждого из которых своя правда, — это и есть один большой крестовый поход. Вы согласны с этим? И не обязана ли «Игра престолов» своей популярностью этому духу времени?
— Мне ненавистна мысль, что мы движемся в очередное Средневековье, потому что… Хоть Средневековье и интересно с писательской точки зрения, это было время ужасных лишений, в этот период случилось много страшных вещей. Это хороший материал для отличного фикшена, ведь там есть все: конфликт, драма, предательство и кровопролитие, сюжетные повороты. Но про это время лучше читать и писать, чем жить в нем. Поэтому мне хочется думать, что мы движемся к лучшему будущему.
То есть жить в Вестеросе вы бы не захотели.
Нет, не думаю, что мне хотелось бы жить в Вестеросе.
Просто фанаты требуют спросить: а живи вы там, какому дому служили бы? И если это великий дом Мартинов, то какой бы у него был девиз? «Убей своих близких?» («Kill your darlings» — совет писателям, авторство которого чаще всего приписывают Фолкнеру. — Прим. ред.).
— Хорошо, давайте пофантазируем. Наверное, я бы принадлежал дому Старков, потому что, вы знаете, я прожил с ними так долго. Или, возможно, я был бы дорнийцем. Ведь у дорнийцев очень много острых блюд, а мне это по нраву — я из Нью-Мексико, а там есть острые перчики и всякое такое. А еще в Дорне горячие женщины, что тоже хорошо. Так что, возможно, я хотел бы стать дорнийцем — жил бы себе в пустынях, в долинах рек Дорна. Но, думаю, в душе я все-таки Старк.
Раз вы Старк, то должны быть милосердным. Вы хоть раз помиловали кого-то из своих персонажей, которых собирались убить?
— Боюсь, что нет, я безжалостный бог, хоть это и тяжело. Я часто говорю, что «Красная свадьба» была самой сложной вещью, которую я когда-либо писал. Она происходит где-то после двух третей «Бури мечей». Когда я писал книгу и добрался до этой сцены, я просто не мог ее написать. Я пропустил «Красную свадьбу» и написал все, что случилось позже. Таким образом, вся книга была написана, кроме одной-единственной сцены, и только тогда мне пришлось вернуться назад и заставить себя дописать ее.
Я прожил с этими персонажами так долго, что вжился в их кожу и писать об их кончине очень больно. Но это и должно быть больно. И это должно быть больно читать. Я хочу, чтобы читатель испытывал эмоции. Я не хочу, чтобы он просто думал: «О, этот персонаж умер, что там на другом канале?» Или: «Ну хорошо, пойду поужинаю, закажу себе бургер».
Я хочу, чтобы читатели чувствовали себя так, будто в их семье только что кто-то умер.
Это триумф писателя, если он сделал своего персонажа настолько реальным, что читатель переживает его смерть на глубинном эмоциональном уровне.
В ваших книгах очень сильные сюжетные линии, связанные с искуплением грехов, особенно путь Джейме Ланнистера. Вы сами верите в карму?
— Я не верю в карму как таковую, хотя иногда меня одолевают сомнения, потому что я вижу некоторые вещи, которые можно объяснить только кармой. Но нет, на самом деле я верю не в сверхъестественные сущности, а в возможность искупления. Я верю, что все люди... (задумывается) обладают величием, и я стараюсь помнить об этом, когда пишу своих персонажей… Мы все герои, мы все злодеи. У всех нас есть задел, чтобы творить великое добро и совершать эгоистичные, злые и неправильные поступки. И порой очень сложно увидеть разницу. Вы знаете, мы все поступаем и так и эдак — именно способность принимать решения и определяет нас как людей.
Мы должны запоминать хорошие и благородные события и прощать людей, когда они оступаются, прощать моменты эгоизма, потому что мы все этим грешим. Когда мы прощаем других людей, мы, по сути, прощаем себя. Искупление должно быть возможным.
Подняв тему искупления, невозможно не спросить про русскую классику. Вас часто называют «Львом Толстым с драконами». Вы хорошо знаете нашу литературу? Она вас чему-нибудь научила?
— Я не могу сказать, что я так глубоко разбираюсь в русской литературе. Конечно, в юности я читал все главные книги, которые были частью разных курсов по литературе. «Война и мир», «Братья Карамазовы», позже — «Доктор Живаго». Но я никогда особо не читал за пределами [признанной классики]. Я не знаю многое из того, что было написано относительно недавно. Несмотря на это, я постоянно использую знаменитое изречение Чехова о ружье, висящем на стене… Каждый писатель знает закон чеховского ружья, он часто используется.
Вы работали над другой книгой — научно-фантастическим романом «Авалон», когда на вас обрушилось знаменитое видение: маленький Бран, обезглавливание дезертира, щенки лютоволков. Тогда вы бросили все и переключились на «Песнь льда и огня». А если сейчас у вас будет такое же видение, вы устоите перед тем, чтобы взяться за новую книгу?
— Нет, вы что, меня же убьют. Все хотят эти книги, матери появятся перед моим домом с вилами и факелами, так что я не смею так поступить. У меня не было контракта на «Авалон», он не был анонсирован, никто его не ждал, не предвкушал его появления: ни издатели, ни фанаты — так что я мог легко отложить его в сторону.
У меня целые ящики, полные проектов, которые я начал, но так и не закончил.
«Авалон» просто один из них.
Нил Гейман однажды так сильно поспорил с продюсерами сериала «Американские боги» по поводу одной сцены, что пригрозил им написать предсмертную записку и шагнуть под автобус. А потом люди найдут эту записку и узнают, что в смерти он винит продюсеров. У вас были такие споры с HBO?
— (Смеется.) Не слышал этой истории. Ну, у меня нет заготовленных предсмертных записок. Писатели должны понимать, что если они подписывают контракт на производство сериала или фильма, то не надо тешить себя иллюзиями, что все будет абсолютно так же, как было написано. Так или иначе будут изменения, и вы, возможно, будете иметь право голоса по спорным вопросам.
А вы завидовали каким-нибудь сюжетным ходам, которые придумали Дэвид и Дэниел (Бениофф и Уайсс, шоураннеры «Игры престолов». — Прим. ред.)? Им удалось вас в чем-нибудь превзойти?
Ну, многие вещи я им сам и рассказал. Я очень тесно работаю с Дэном и Дэйвом, и я писал сценарии для первых четырех сезонов. Однажды они на неделю приехали в Нью-Мексико, и мы обсуждали некоторые большие сюжетные повороты, которые только должны были случиться. Если честно, я не ожидал, что они до них доберутся раньше меня, потому что у меня была огромная фора, но они быстрее меня. И, кроме этого, они решили пропустить много материала, который я-то не пропускал, так что… Опять же все произошло так, как произошло.
Если описывать «Песнь льда и огня» одним словом, то что это будет за слово? «Семья», «власть», «драконы», что-то еще?
Я думаю, «власть». Мои книги — это разговор о правлении и власти. О том, как мы ее получаем и как распоряжаемся ею.
Егор Москвитин