Александр Зацепин, композитор, народный артист России, написавший музыку к таким фильмам, как «Бриллиантовая рука», «Операция "Ы" и другие приключения Шурика», «Кавказская пленница», «Иван Васильевич меняет профессию» и другие, 10 марта отмечает 90-летие. О трудностях работы с Леонидом Гайдаем, секретах шлягера и современной киномузыке маэстро рассказал в интервью ТАСС.
Александр Сергеевич, как получилось, что ваш юбилейный концерт прошел еще 8 марта?
— Это была не моя идея, я очень удивился — как-то раньше времени, еще до юбилея не дожил, а концерт уже будет. Но организаторы сказали, что это ничего страшного, можно ведь и через полгода праздновать. Правда, это все-таки позже, а тут раньше, нелогично.
И вы согласились? Вы не суеверны?
— Нет, совсем. Многие, например, боятся числа 13, но, если мне где-то дают этот номер, я беру. Мне все равно.
Перед концертом вы каждый день проводили на репетициях. Вы всегда так следите за готовящимися проектами?
— Всегда. За прошлым юбилейном концертом я тоже следил. Каждый раз приходится готовить какую-то программу, иногда делать партитуры, если какой-то другой исполнитель. Такая работа. Иногда я высказываюсь, когда мне хочется какого-то конкретного решения. Но здесь были приятные исполнители, все-таки филармония, никого из поп-музыки.
Вы строгий автор?
— Когда что-то задумываешь, хочется, чтобы это звучало так, как ты себе это представляешь. Ведь что нужно, чтобы песня стала хитом, шлягером? Кроме того что музыка должна быть на высоком уровне, на высоком уровне должны быть стихи, исполнители, аранжировка. К тому же надо все записать, смикшировать, чтобы звучало, как надо.
Когда-то я даже дома построил свою студию. Почти все самые известные песни, которые пела Пугачева, были записаны у меня дома. Или, скажем, музыкальный фильм «31 июня». Ко мне приходили музыканты, там был большой зал, более 45 м, вся техника. На «Мосфильме» и других студиях была допотопная аппаратура. А мне хотелось, чтобы на записи — на пластинке, в кино — все было так, как я задумал.
А от исполнителей приходилось отказываться, когда они что-то делали не так?
— Да. Бывало, что потом я просто записывал ту же песню с другим исполнителем, а предыдущую запись не использовал.
На вас наверняка обижались?
— Тут уж ничего не поделаешь. Как в спорте: кто выше прыгнул, тот и победил.
А что сейчас стало со студией?
— Сейчас ее нет. Техника ведь очень быстро устаревает. Я ее по частям раздал. Квартира есть, но студия уже не нужна. Сейчас есть много хороших студий, необязательно держать свою. Да и у меня нет уже ни режиссера, ни поэта, ни исполнителей, с которыми я работал. И с песнями теперь я на «вы». Переключился на мюзикл, уже третий сделал. Один, «31 июня», идет в Санкт-Петербурге в театре «Карамболь». Второй, «Тайна третьей планеты», — в Новосибирске, в октябре должна быть его премьера в Москве. Но площадку пока выбирают. А третий мюзикл — «Айвенго» по Вальтеру Скотту. Он пока не поставлен. В Сибири один театр хотел поставить, заключили контракт. А потом оказалось, что туго с деньгами. Придется искать другое место.
Сейчас над чем-нибудь работаете?
— Есть идея еще одного мюзикла. Но пока думаю над балетом. Когда я заканчивал консерваторию, моим дипломом был балет «Старик Хоттабыч». Сейчас у меня есть либретто балетмейстера Ирины Корнеевой, несколько номеров. Вот разделаюсь с юбилеем и продолжу дальше.
А вы никогда не думали, скажем, симфонию написать?
— У меня было несколько сюит на восточные темы. Но я просто очень люблю кино. Мне всегда было приятно с кинематографом работать, особенно c Гайдаем или Калатозовым, с которым мы делали серьезный фильм «Красная палатка». Я на всех студиях работал — Одесской, Киевской, на всех в Средней Азии. Мне было очень интересно. В то время фильм был, как сейчас реклама. Бывало, что мне предлагали фильм, может быть, с не очень интересным сюжетом, но там была песня-две, и я соглашался. Вот, например, «Волшебник-недоучка». Как-то я спросил на концерте: из какого фильма эта песня? Никто не знает.
Раньше ведь было так: фильм выходил во всех республиках сразу и в течение недели шел в кинотеатрах. Если песня людей трогала, ее сразу подхватывали, в том числе оркестры в разных ресторанах, и еще популяризировали. Точно как реклама сейчас. А сочинять что-то другое у меня времени не было. Иногда бывало два-три фильма в год, иногда параллельно два.
А к современному кино вы как относитесь?
— Как-то не очень. Честно говоря, здесь я в кино и не хожу толком, во Франции чаще. Но опять-таки это все западные фильмы. Конечно, есть интересные. Но все время погони, убийства… Года три назад я сделал сериал «Лекарство против страха», 16 серий, музыки полно. Но это все сразу умирает. Неинтересно. Так что я отказался дальше, лучше мюзиклы — получаешь удовлетворение.
Многие ваши коллеги сейчас все больше вспоминают СССР, говорят, что композиторам тогда жилось лучше, были госзаказы, поддержка…
— Меня госзаказы никогда не интересовали, мне все время предлагали много работы. А те, кто писали серьезную музыку… Не все же были Прокофьевыми и Шостаковичами. Они писали симфонии, Министерство культуры покупало, и так эти ноты и лежали. Но зато деньги выплачивали. Сейчас в этом смысле действительно все хуже. Кое-какие авторские я получаю за песни, которые еще живут, за кино, которое идет по телевизору, тоже. Но с концертами все очень плохо. Часто концерт, который стоит $100 000, оформляют как концерт за 100 000 руб., и я получаю копейки. А еще чаще, как мне рассказывали артисты, им и вовсе дают деньги в конверте, и я не получаю ничего. О малом бизнесе у нас говорят уже лет 20, а он где был, там и остался. И взяточничеством все проросло насквозь.
Но в советское время были и неприятности?
— У меня почти все проходило удачно. Разве что «31 июня» положили на полку на семь-восемь лет из-за того, что Александр Годунов остался в Америке. Тогда таких случаев много было, кто-то играл в фильме, а в титрах его имени уже не было. Кто играет? Неизвестно. Было что-то положительное, что-то отрицательное. И сейчас так же. Раньше не было никакой пошлости, за этим следили. А сейчас напиши дилетантские стихи, дурацкую музыку и отправь на радио, будут ставить. Конечно, и тогда бывали случаи, когда вместе с водой выплескивали ребенка. Но ведь как-то работали. Несмотря на то что много чего нельзя.
Например, когда Гайдай принес «Бриллиантовую руку» в главк, там сразу сказали: «Лень, ты что сделал, такая антисоветчина! Еще и атомный взрыв в конце. Давай убирай, вот тебе две недели на размышление». А нам повезло: в пятницу раздался звонок, и от лица Брежнева попросили прислать ему какую-нибудь совершенно новую комедию. И мы послали «Бриллиантовую руку». Он за выходные посмотрел ее несколько раз, очень смеялся и в понедельник позвонил и велел немедленно выпускать эту картину. Но потом Гайдая опять вызвали, говорят: «Убери ты этот атомный взрыв. А он его ведь специально поставил, как красная тряпка для быка. Взял время на раздумья, а через неделю сказал, что готов убрать.
Говорят, у Гайдая был непростой характер...
— Характер, конечно, был не очень. Но мне работать с ним было приятно: он был профессионалом, серьезным человеком, очень обязательным. Никогда не опаздывал. Мы притерлись — я нашел способ, как себя вести, когда он в не очень вменяемом состоянии.
Как-то я прихожу к нему часов в пять вечера (по утрам я всегда старался работать), а монтажница, с которой он сидит, вся с заплаканными глазами, и показывает мне, что с ним сейчас лучше не говорить. Я и понимаю, что лучше не показывать ничего, ему не понравится. А он меня спрашивает: «Ты принес мне музыку, которую обещал?» Я говорю: «Нет, у меня не получилось, давай завтра…» И вот я утром приезжаю, а он говорит: «Саш, если я тебе вчера что-то не то сказал, ты меня извини. Я был не в духе». И все хорошо.
А вы могли предсказать, какая песня станет хитом?
— Нет, конечно. Мы всегда с трепетом ждали, будет популярной песня или нет. Конечно, не все песни стали популярными, но в основном я мало ошибался. Но это огромная ответственность. Если я напишу песню для радио, а она не будет популярна, я напишу вторую, третью. А если к фильму я напишу непопулярную песню, эту ошибку уже не исправишь. Я мог и плохо написать, меня никто за это бы не убил. Но это было бы признание для самого себя — не справился. Не получилось.
Беседовала Виктория Иванова