«Было очень волнительно, масштабно, глобально»
Кракен — существо мифическое, вызывает ассоциации с Лавкрафтом, «Пиратами Карибского моря». При этом в вашем фильме, кроме самого этого монстра, никаких примет фантастики нет. Почему именно кракен, а не, скажем, более реальные мегалодон или взбесившийся кит?
Вы видели какого-нибудь кита, который может кинуть подводную лодку на дно? Я не знаю такого кита. Существуют древние мифы про кракена и много разных подтверждений тому, что такое существо было. Огромная территория океана не изучена, кто там живет, что там происходит — мы не знаем. Это космос, целая вселенная. Я думаю, Алексей Сидоров, когда придумывал этот сценарий, опирался на то, что история может выглядеть очень реалистично, как будто бы это могло быть на самом деле. Мне эта идея очень нравится.
В чем была самая большая сложность играть с тем, чего нет перед вами?
Его не то чтобы не было. На съемках все максимально приближалось к тому, что люди видят на экране. Гимблы (управляемые подвижные декорации, имитирующие движение, — прим. ред.) и платформы позволяли творить просто чудеса. Вся наша эта декорация наклонялась, накренялась под разными градусами с разной скоростью, как этого требовал сценарий. Плюс до начала съемок были готовы аниматики (анимированные раскадровки, — прим. ред.), и мы понимали, как кракен будет выглядеть, как он себя ведет, как существует. Конечно, ты снимаешься в маленьком батискафе, смотришь на зеленый фон и кроме него ничего не видишь, но тут подключается воображение, а оно было подпитано тем, что режиссер Николай Лебедев показывал нам наработки по компьютерной графике — как это будет выглядеть и монтироваться со снятым материалом.
Съемки «Кракена» частично проходили в Мурманской области. Какие впечатления у вас остались от работы в северном климате? Местные говорят, что там не такие уж суровые зимы, как принято считать.
Нет, там очень холодно. Этот холод пронизывает. Но там хорошо, мне понравилось. Там очень теплые, приятные люди живут, несмотря на суровые условия. Мы там были недолго, буквально несколько дней, но впечатлений хватило.
Что вы привезли из Мурманска?
Ой, я не помню. Какие-то сувениры мы, конечно, покупали… Но главное, что мы привезли, — это впечатления, ощущения, настроения. В Мурманске мы начали, и это начало было очень непростым, и там же снимали финал. Было очень волнительно, масштабно и глобально. И как раз улетая из Мурманска, я подумал, что фильм должен получиться. Потому что такое начало было бодрое, хотя и нервное, все переживали.
«На каждых съемках я заморачиваюсь»
Вы делились в соцсетях фото со съемок, где вы с Виктором Добронравовым стоите по пояс в воде. Сколько времени вообще провели в воде?
Много! Декорацию топили, вода была везде. Вначале она должна была быть теплой, но это же невозможно — она теплая первые 30 минут первого дня смены, но не на пятый-седьмой день съемок. Конечно, как-то пытались температуру воды поднимать, но не получалось, поэтому приходилось работать в гидрокостюме, но все равно это не самое теплое удовольствие. Хотя ощущения крутые: изо всех брандспойтов льется вода, люди бегают тебя страхуют, вокруг камеры… Интересные очень впечатления! И потом ты выходишь из этих декораций весь мокрый, красные глаза, сидишь в палатке, где куча пушек стоит, и греешься — счастливый и довольный.
Как-то специально готовились к съемкам, закалялись?
А я всегда закаляюсь, у меня в рационе есть и баня, и контрастный душ. Я должен это делать, потому что съемки часто происходят в плохую погоду, приходится играть весну-лето в холод. В целом организм к этому привыкший.
Что вас больше всего поразило в подводниках? Смогли бы вы жить в таких условиях?
Ну, я не подводник и не могу ответить на вопрос, смог бы я. У них своя судьба, и они, конечно же, отличаются от рядовых граждан. Они не могут без моря, не могут без своей работы — так называемой, потому что для них это не работа, а служба. И, конечно, геометрия мозга работает у них совершенно иначе. Я общался с командиром, и у него, помимо внутренней силы духа и невероятной способности управлять подводной лодкой, еще и прекрасное чувство юмора, очень интересная философская жизненная позиция, он очень интеллигентный человек, может говорить на любые темы. Мне понравилась его фраза: «О высоком часто задумываешься на глубине». После нее мне как-то сразу понятно все стало: какого человека играть, каким может быть командир, какая это порода людей, как мозги могут быть устроены, какая философия вообще у человека.
В «Кракене» нет хоррора, но, безусловно, это про неизведанное. Еще до съемок Коля Лебедев отправил мне документ страниц на 80 — философия фильма и что он хочет сказать. Я выписывал разные фразы к себе в сценарий. На каждых съемках я заморачиваюсь, распечатываю свою версию сценария, эстетски к этому подхожу: чтобы была твердая обложка, синего цвета, чтобы на одной странице текст напечатан, а на другой — пустой лист, чтобы делать поправки, заметки, и вот туда я переписывал разные фразы из Колиного документа, которые меня цепляли. Там было много про борьбу человека со стихией, с природой, что не надо пытаться победить, надо прислушаться. Так же и в жизни. Надо довериться моменту, потоку, чаще интуитивно принимать решения, а не логически.
Интуиция когда-нибудь вас подводила?
Никогда.
«У молодых артистов чаще горят глаза»
В вашей фильмографии есть блокбастеры, драмы, комедии, мюзиклы, что угодно. Чего вам не хватает в работе?
У меня нет такого, что чего-то хватает, чего-то — нет. Чем больше в кино сцен, связанных со школой проживания, школой фундаментального театрального дела, тем интереснее мне и зрителю. В этом плане я каждый раз мысленно общаюсь с моим мастером Леонидом Ефимовичем Хейфецом, царствие ему небесное, который, в общем, стоял у истоков этой школы. Когда в фильме много развлечения, заигрывания с публикой, с критиками, с самими собой, он меньше попадает в зрителя. Мне кажется, в «Кракене» есть очень хороший баланс. Самое важное в этом кино — взаимоотношения: между братьями в сложнейших обстоятельствах, между ними и их отцом, между Витей и мамой, и вот за этим очень интересно наблюдать. А когда это все еще в совокупности с такой мощной блокбастерной картинкой, мне кажется, это должно нравиться зрителям.
Вы часто вспоминаете своего мастера. А к какому поколению актеров вы себя относите? Есть молодые актеры — допустим, Рузиль Минекаев. Есть «старая школа» — например, Константин Хабенский. Кто вам ближе?
Ой, я даже не знаю, себя оценивать сложно. Я приверженец вот такой фундаментальной старой театральной школы, мастерской Хейфеца, Кудряшова, режиссерского факультета ГИТИСа, — мне это ближе, интереснее. И, как правило, если все это по-честному применяется в драматургии, в актерском существовании — в кино или в театре, то тогда есть результат.
Звезда сериала «Слово пацана» Леон Кемстач выразил большое желание с вами поработать. А с кем из молодых звезд вам самому хотелось бы сыграть в одном проекте?
Не могу так вот с ходу сказать, они все большие молодцы. Мне нравится, как они работают, у них большие перспективы, и все у них будет в порядке. Если встретимся на съемочной площадке, буду только рад. На самом деле, каждый раз, когда встречаешься с молодыми ребятами на съемочной площадке, актерами или режиссерами, ты получаешь такой колоссальный заряд энергии! Ты этим питаешься и отдаешь взамен эту энергию, делишься опытом, и происходят очень крутые вещи, хороший симбиоз.
У молодых режиссеров, артистов чаще горят глаза, нежели у людей с опытом. Но я об этом никогда не задумывался, для меня не имеет значения, с кем сниматься. Всегда хочется работать с теми людьми, с которыми можно выстраивать взаимодействие, с кем интересно, кто отдает, и от кого ты получаешь. Таких артистов в России много, слава богу.
А с кем из мэтров, каких-то ваших кумиров хотелось бы поработать?
Мне бы хотелось поработать с Федором Бондарчуком как с артистом. В таком кино, которое будет его лично цеплять. С Федором мы не снимались в одних сценах, а я бы хотел. Но, конечно, таких фамилий еще очень много.
«В такой конкурентной среде хочется что-то делать»
В своей короткометражке «Ангел» вы иронизируете над тем, что у нас в кино снимают одних и тех же актеров. Объяснение этому дает Иван Янковский, который выступает в качестве вашего альтер-эго: «Был Данила, потом я. Я лез к нему, лез, стал с ним на одном уровне, смотрю — а внизу-то нет никого».
Да. Мне кажется, это смешно.
Согласна, это здорово. Но ситуация, к счастью, начала немного меняться. Сейчас кого вы видите над собой, кого — рядом, а кого — внизу?
Много больших артистов, и круто, когда есть конкуренция. Тот же Ваня Янковский, у которого что ни год, то крутые работы выходят, я за него очень рад. Естественно, Юра Борисов, который рванул за этот год с «Анорой» и с созвездием других фильмов здесь, в России. В такой конкурентной среде хочется что-то делать, это очень хорошее движение вперед и вверх. Милош Бикович, Никита Ефремов, ребята молодые, как Рузиль Минекаев, — я желаю им большой удачи, найти те роли, которые будут еще круче, интереснее, чем в «Слове пацана». Слава богу, что есть эта среда, эта борьба.
Дай бог, чтобы Данила Козловский продолжил сниматься в российском кино и привносил в него только лучшее. Мне кажется, он фантастический артист, и один из первых, на которого зритель шел в кино — именно на него. И благодаря этому на российское кино пошли и поняли, что это может быть здорово. Витя Добронравов как круто рванул в последнее время, и какой он крутой в «Кракене», просто восхищаюсь — все же по школе, все работает.
И это классно, когда кто-то здесь рванул, кто-то там. Я правда очень радуюсь, это дает сил, дает импульс, мотивирует. Мы общаемся, созваниваемся, поздравляем друг друга. Конечно, какие-то вещи по-хорошему задевают: блин, какой классный сериал, какая классная работа. Так что, я думаю, все друг за другом следят, поддерживают. Конкурентная среда — это всегда круто.
В одном интервью вы говорили, что сейчас достигли целей, которые ставили себе когда-то, и теперь ставите перед собой долгосрочные задачи — не на пять, а на десять лет вперед. Итак, вопрос, как на собеседовании: кем, где, как вы видите себя через десять лет?
Есть разные пути развития, в зависимости от того, по какому сценарию пойдет судьба, но, наверное, просто быть артистом в какой-то момент будет уже маловато. Я не говорю сейчас про режиссуру. Я пока только иногда носик туда показываю, не окунаюсь, потому что это совершенно другой стул, на двух не усидишь, надо будет выбрать. Но если говорить про какие-то дальнейшие истории и перспективы, то это может быть продюсирование. Какая-то продюсерская компания, которая будет придумывать, разрабатывать, помогать, создавать разное кино — в том числе для себя. Я в последнее время являюсь креативным продюсером фильмов с разным набором задач. И это распространенная практика в целом в мировом кино, когда людям становится немножко тесно вариться только в актерском существовании.
Смотрю на старших товарищей — Олега Меньшикова, Владимира Машкова, Сергея Безрукова: когда им становилось мало, они брали театры, и они действительно фанатеют от этого. Не могу сказать, что я абсолютный фанат театра, у меня, возможно, будет какой-то другой путь, но, опять же, связанный с совершенно другой ответственностью.
Ваше присутствие в зарубежных проектах будет расширяться?
Безусловно, международная карьера — как она может сложиться, каким образом это произойдет, никто не знает. Юра же не знал. Мы с ним разговаривали, когда снимались в картине «Сто лет тому вперед». Ему как раз предложили «Анору», он говорил: да я не знаю, там какое-то небольшое кино, а я ему: подожди, может, оно потом выстрелит. Тогда он, конечно, не предполагал, что фильм станет лучшим на «Оскаре», получит столько наград, и вообще у Юры так все сложится невероятно.
И никто не знает, как может дальше произойти, но те или иные сценарии нужно держать в этой перспективе, мне так кажется. Через пять лет с вами встретимся и поговорим, получилось ли, и вообще куда движется.
