— Во-первых, я была в шоке от этой истории. Измены мне не очень знакомы, но я вижу страдания этих героев, они мне знакомы. Тут дело не в «челлендже» снять чужую историю — мне было интересно передать эту печаль и грусть. Люди ходят в кино и в театр, не чтобы понимать, а чтобы чувствовать. В этом есть магия. Страдания этих людей меня шокировали, ведь они мучают сами себя. Мы существуем в мире, где важно чужое мнение, есть традиционная мораль — как надо и как не надо. Мы не можем следовать своим желаниям, и это очень печально. И мне именно это знакомо.
Я выгляжу, как макака. Как она может быть умной, снимать кино? С этими неоновыми глазами, стрелками, рыбками в ушах и пистолетами на платье… Я постоянно сталкиваюсь с этими сомнениями по отношению к себе.
Мы зависимы от чужого мнения и пытаемся менять себя. Менять того, кого любим. Это грустно. А я тот человек, который слушает себя. Это трудно — мне сложно получать деньги на проекты. Но я продолжаю быть самой собой. Быть Ян Гэ. И эту борьбу я хотела показать в фильме.
Действие разворачивается в «условном городе», но все же часто заметно, что это Москва. Вашей героине Марго в этом городе очень одиноко, ей некуда идти, кажется, что она здесь не чувствует себя как дома. Вам это близко? Какие у вас отношения с Москвой?
— Я люблю Москву, потому что люблю историю, которая связана у меня с этим городом. Мы же любим город не из-за архитектуры — это люди делают город теплее. Здесь живут мои любимые друзья, коллеги, тут моя карьера, театр. Поэтому я не чувствую себя одинокой.
А в остальном вы похожи на свою героиню? Признались бы мужу в измене?
— Тут надо сначала найти любимого, а уже потом решать, надо ли ему изменять и как. (Смеется)
«Троица» наполнена осенней хандрой. Холодные краски, крупные планы грусти… Как разрабатывалось художественное решение?
— В фильме часто пробивается четвертая стена. Мне хотелось, чтобы зрители были судьями, чтобы они сами решали, кто прав, а кто виноват. Чтобы я как режиссер ничего не навязывала. Поэтому мне хотелось максимально показать печаль и недостатки героев. Самая первая сцена, которую я придумала для этого фильма, — самая жесткая, сцена онанизма, снятая субъективной камерой. Зритель в этой сцене ощущает себя на месте мужа. На месте мучителя. В треугольнике всегда есть жертва, мучитель и спаситель. И в разных ситуациях они меняются ролями. Секунду назад он был мучителем, но когда все заканчивается, он плачет — он жертва. В сцене, где Марго молится, я взяла верхний ракурс, чтобы зритель смотрел на нее с позиции судьи, Бога, и решал — простить или нет. Для меня главное было дать зрителю право решить для себя, кто прав, а кто виноват. Когда дело касается любви, все очень сложно. И я не имею права их судить. Это главное, что я хотела показать.
При том, что в вашем фильме много говорится о телесности, о чувственности, вы не стали включать туда явные эротические, постельные сцены, где мы бы видели эту близость между героями. Единственная откровенная сцена, о которой вы только что говорили, наоборот, еще больше отдаляет Марго и ее мужа Джорджа.
Мне, кстати, наоборот, все говорят, что мой фильм очень откровенный. Но на самом деле нет. Я показывала ровно то, что было в этой истории. Я не могла не снимать себя голой в душе — она же не могла стоять там в одежде.
В российском кино сексуальность чаще подается как что-то революционное, а не как естественное, обыденное, то, с помощью чего раскрывается внутреннее состояние героя. Кажется, вам интересна чувственно-телесная тема в кино. Вы планируете дальше развивать ее?
— Это просто очень красиво. Мне нравится в этом работать. В «Ню» было очень много обнаженки. Я боялась его показывать, потому что обо мне могли подумать, что я актриса-проститутка. На пресс-показе фильма на ММКФ одна бабуля мне так и сказала: «Проститутка!» (смеется). «Ню» — мой первый фильм, он как ребенок, и кроме фестиваля я его никому не показывала. Я думаю, в следующем году будет прокат.
В одной из сцен «Троицы» психолог советует Марго придерживаться четырех правил: делать только то, что хочется; не делать того, чего не хочется; всегда отвечать прямо; все фразы начинать с «я». Вы сами проходили такой эксперимент?
— Нет. У меня свои правила, как и у всех остальных. И с Марго это не сработало — потому что нельзя абстрагироваться от того, что вокруг. Нельзя делать только то, что тебе хочется. Рамки все равно есть, абсолютной свободы нет. У меня есть свои правила, и я в этих рамках свободна. Поэтому я счастливый человек.
Что самое сложное в совмещении режиссерской и актерской работы?
Режиссер очень адекватный, а актриса не очень. Лично я не люблю ходить без макияжа, только дома позволяю себе это. Но режиссер Ян Гэ понимает, что такое художественная красота, и заставляет актрису Ян Гэ быть некрасивой.
Но когда снимаешь сам себя, нет ли в этом все равно момента самолюбования? Не мешает ли это работе?
— Нет, я не люблю себя на экране. Если бы было самолюбование, я бы не стала режиссером. Актриса Ян Гэ никогда не становится главнее режиссера Ян Гэ. Я знаю свою рабочую сторону лица, и, если нужно, не буду мыть голову, краситься. Я всегда недовольна собой, меня бесят кривые зубки и все остальное. Оператор меня успокаивает все время. Поэтому я не могу часто пересматривать свое кино. Вот клипы мне нравятся — там все красиво.
А сейчас вы себя определяете больше как режиссера, актрису или певицу? В какую сторону вам интереснее развиваться?
— Я художница, я занимаюсь искусством. А дальше – зависит от предложений, моих собственных идей. Это может быть как новый альбом, так и новое кино. Я делаю то, что хочу в данный момент. Поэтому мне сложно определять. Главное — быть хорошим человеком.
Для вас сейчас на первом месте кино или театр? Что дает вам Гоголь-центр?
— Театр у меня постоянно. «Гоголь-центр» актерски меня развивает. Я не думаю, что хочу стать театральным режиссером – я не смогу это сделать. Но никакое кино не дает такого развития в актерском плане, как театр. Поэтому я его не покидаю, хотя тут очень маленькая зарплата. Но это постоянный рост в актерской профессии. Тем более, я здесь счастлива. Мне просто повезло, что я здесь оказалась. Я очень многому научилась у Кирилла Серебренникова. Чтобы расти, мне театр необходим.
Известно о том, что вы снялись со Светланой Ходченковой в «Чайной розе»…
— Об этом я не могу пока говорить. Но кроме этого — я выпускаю альбомы, есть договоренность о нескольких клипах. А еще у меня на руках есть два полных метра и один веб-сериал. Но я больше не могу снимать без денег, это невозможно, я очень устала. Люди в тебя не верят, продюсеры тебя не знают. Надеюсь, после широкого проката «Троицы» что-то изменится. Но без денег это ужасно. Я становлюсь несчастной.
А о чем эти новые проекты?
— Я хочу сделать сказку. Мюзикл. Я люблю пробовать себя в новых сферах, загонять себя в угол и ставить в безвыходное положение. И проверять — смогу выкрутиться или нет?
Мне совершенно не страшно оказаться без помощи и без никого. Мне прикольно мучиться — смогу или нет? Вот, что-то было невозможно, а я сделала. Нет ничего невозможного. Даже выйти замуж за Брэда Питта.
Беседовала Екатерина Комаровская
