Олег Меньшиков в фильме «Гоголь. Начало»
Вы, Олег Евгеньевич, большой любитель смелых экспериментов, раз согласились сниматься в фильме «Гоголь. Начало». Вполне возможно, что после этого фильма ревнители классики разорвут вас в клочья за столь нетрепетное отношение к ней и классику.
— (язвительно) А где это у нас завелись такие ревнители, которые про классику-то очень заботятся и волнуются? Где это они проживают? Мне адреса их дайте! Или они только на определенные места реагируют?
Ревнители? Тот же Дмитрий Энтео, который на ступеньки МХТ свиную голову приволок за, по его мнению, недостаточно почтительное отношение к Достоевскому.
— С нашей классикой, по-моему, уже сделали все что угодно и кто угодно, где угодно и как угодно. А наш проект — это не байопик и не рассуждения о личности Николая Васильевича. Это легкая фантазия на тему Гоголя и его произведений. И если кто-то на нас окрысится… Ну, слушайте, окрысятся так окрысятся. Я в таких случаях говорю: «Ребята, если у вас других проблем нет, если все в семье нормально и больше заняться нечем, — ну крысьтесь».
А возможные реакции на фильм… Бог его знает. Я слышал мнения, что Саша Петров на Гоголя совершенно не похож. Меня это так всегда забавляло! А его, Гоголя, кто-то видел? С ним кто-то знаком был? Кто-то может описать его точно? Мы знаем его лишь по портретам и по воспоминаниям тех, кто писал про Гоголя. И если судить по этим книгам, у Гоголя там такое творилось — черт ногу сломит.
Александр Петров и Олег Меньшиков в фильме «Гоголь. Начало»
Поэтому не думаю, что режиссер сериала Егор Баранов или продюсер Саша Цекало ставили перед собой задачу разобраться во внутреннем мире Николая Васильевича. Мне кажется, их поманила та атмосфера, которую Гоголь создал в своих книгах, миф, сотворенный им, о его собственной жизни. А еще мне очень понравился подход Егора — чуть, знаете, с иронией: и к себе, и к тому, что мы делаем. С возможностью шутить, цитировать фразы из других фильмов. Я считаю, что искусство должно быть веселым и здоровым. Так вот, это веселое и здоровое искусство.
Это же вечный спор последних лет о том, как относиться к классике: как к музейному экспонату, бережно смахивая пыль и точно следуя тексту вплоть до запятой, или все же допустимо ее осовременивать, делая ближе и понятнее нам сегодняшним?
— Что значит «до запятой»... Раньше я был сторонником позиции: как написано, так и должно быть произнесено. Сейчас же спокойно отнесусь, если услышу некие изменения, но до определенной степени, естественно. А с осовремениванием классики... Тут я, видимо, расхожусь с театром и кино, потому что то, что они называют осовремениванием классики, я называю… Да никак я это не называю. Ни к современности, ни к классике это не имеет никакого отношения. У меня возникает ощущение, что я смотрю один и тот же спектакль. Я не чувствую разницы, Островский это, к примеру, или Чехов. И вот уже не нужны декорации, костюмы. Даже авторский текст не очень-то нужен: режиссеры берут и переделывают Шекспира, Булгакова так, как им удобно.
А зачем?
— У меня этот вопрос тоже всегда возникает. И ответ один, к сожалению: потому что так, как написано, очень трудно. Потому что легче — в современном костюме, при двух фонарях. Затрат меньше: и материальных, и духовных.
Ведь эмоции уже давно не проигрываются. Эмоции называются. Сказал: «Я тебя люблю» — и все! И зрители обязаны в это верить, не требуя от актера доказательств, что он действительно этого человека любит или ненавидит.
Мы кричим про приверженность системе Станиславского и при этом идем в такой далекой параллели от того, чему учил великий Константин Сергеевич! Понятно, что все вернется на круги своя, а сейчас, видимо, мы проживаем такой вот этап. Честно скажу: мне он не очень интересен, этот этап. Но мы работаем, ищем какие-то возможные варианты существования. Как написал поэт, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Поэтому — ну такое это время. Будем в нем жить!
В «Гоголе» ваш герой вдруг, потирая руки, произносит: «А не хлопнуть ли нам по рюмашке?» Этакий привет от вашего же Костика из «Покровских ворот». И зрители начинают улыбаться. Объясните, наконец, что скрыто такого в этом фильме, что любая цитата из «Покровских ворот» рождает в душе какие-то теплые чувства?
— Я сам не знаю! Мы в театре совместно с агентством «Эффект бабочки» решились на эксперимент под названием «Кино на сцене». Собрали актеров, поставили на сцене пюпитры с текстом, стулья, посадили оркестр и начали читать «Покровские ворота».
Вы не представляете, что это такое было. Я в жизни своей был участником многих успехов, но то, что творилось тогда в зале Театра Ермоловой… Таких глаз, таких человеческих реакций я не видел очень давно. Моя жена мне говорит: «Олег, сзади нас сидел человек, он, видимо, поклонник "Покровских ворот", потому что он повторял каждую фразу за секунду до того, как она была произнесена, он пел все песни!» А сзади Насти сидел Александр Кибовский, глава департамента культуры. И это не только он так реагировал: на песне «Часовые любви» зал плакал. Миша Ефремов читал ту роль, которую играл Леонид Сергеевич Броневой, — там вообще на каждой фразе были аплодисменты. Я не знаю, какую заразу вселил в нас Михаил Михайлович Козаков, это из серии необъяснимого.
Когда это снималось, вы понимали, что творите реально на века?
— Нет, не понимали. Более того, вам скажу, когда фильм вышел, ничего особенного не произошло. И не проснулся я знаменитым: каким был, таким и проснулся, и вышел на улицу. Я-то думал, что на меня все будут смотреть, тыкать пальцем: ах, Костик! Никто!.. Я шел по улицам, ехал в метро — ноль внимания на меня! Видимо, это с годами количество показов перешло в качество и фильм стал неким символом поколения. Такой символ возникает у любого поколения, даже у тех, кто сейчас не знает автора «Войны и мира». Из их жизни тоже что-то будет уходить, и появится какой-то объект, который будет, словно магнит, тянуть тебя в твое прошлое. «Покровские ворота» стали своеобразным островом воспоминаний о том, что ушло.
C началом учебного года вновь начнутся и дебаты о том, сколько классики нужно оставить в школьной программе. Потому что тяжело детишкам ее читать, да и плохому она научить может: один старушку зарубил, другая в речку кинулась. Вы сторонник какой точки зрения? Надо школьникам жизнь облегчать или пусть читают?
— Я как-то не очень занимался проблемами образования, но, знаете, заставить читать невозможно. С другой стороны, как говорил Шостакович, чтобы полюбить музыку, ее надо слушать. Для того чтобы полюбить чтение как процесс, как способ познания, нужно читать. Так что, может быть, надо заставлять людей читать. И то, что нас в детстве заставляли читать, — не думаю, что это плохо. Да, нас это бесило, нас это раздражало. Мы не понимали, зачем нам нужны эти монологи Фамусова, Чацкого. Но боже, как приятно сейчас, когда ты к месту вспоминаешь нужную цитату.
Да и не так все плохо: сейчас и молодежь, и не молодежь книжки читает. И появляются новые писатели, поэты. Но их никогда не было много, читающих. А уж начитанных — тем более.
Юлия Шигарева
