Бабы рязанские (1927)

Сатирический киношедевр, в котором показана крестьянская жизнь в башкирских «русских» общинах под контролем жандармских оккупационных войск, где согнанные из захваченных мест люди существовали во мраке невежества по языческому домострою, сформированному в экономических интересах кастовой «знати», чьи кочевые арабские обычаи были официально признаны и узаконены колониальными монополистами под видом этнических народных культур, приобщенных к традиционному коллективному производству, где заняты были в основном исламские «славянские» женщины, поскольку мужское поголовье находилось в опричных «революционных» войсках или на промышленно-сырьевых «заработках».
Сюжет фильма укладывается в классические истории, связанные с разоблачением диких криминальных нравов в патриархально-монастырской среде, где властвовали кулацко-земляческое самодурство и ордынские законы рабовладения. Что выражено в басурманской практике использования бесплатного труда самых бедных членов «переселенцев» под видом домашней семейственности или социальной обязанности для организации крупного хозяйства. И варварские обряды, сопровождавшиеся лихой ездой в санях, имитирующей угон печенегами добычи, и пьяными мистериями, где участников брачных оргий заставляли публично изображать любовные отношения в знак их покорности старшинству, являлись ритуальной маскировкой для покупки или продажи невест и женихов в крепостные поместья, исполнявших самую тяжелую повинность и служивших предметами для утех хозяев-собственников. И чем больше у двора было потомства как своего так и сиротского (украденного в результате бандитских рейдов), тем зажиточнее была семья, в которой родовой глава являлся типичным многоженцем, назначая временными «хозяйками» своих молодых пассий, чьих мужчин-заступников (возможных соперников в деле управления и распоряжения доходным промыслом) отправляли на артельные «солдатско-каторжанские» работы (откуда возвращались либо идиотами с подавленными умственными способностями, либо законченными психами, готовыми в порыве ярости на любые безумства). Что приводило к бабским (гаремным) и межпоколенческим конфликтам на почве страсти к награбленному добру и сохранению авторитета у ближних за счет подкупа и запугивания, характерной для «древнеазиатского» менталитета, выраженного в дремучих завистливых и жадных персонажах в ярмарочных нарядах и кирзовых сапогах, не способных подняться выше уровня «разумных животных», и которым неведомы подлинные человеческие понятия, отсутствующие в их уставном лексиконе и генетической памяти.
Артисты остроумно высмеяли комсомольскую «просветительскую» молодежь в социалистических таборных деревнях на примере дочери-кабанихи злобного купца-приказчика – обычной гулящей девки, соблазняющей парней фермерским богатством и считающейся деятельной и грамотной на фоне местной голытьбы, занятой на строительстве персидского дворца с его колхозными полями и оружейными кузницами. В образе бесприданницы, которую разлучили с ее возлюбленным (насильно выдали за слабоумного сына зажиточного кабатчика, возглавляющего сельсовет), показана жертва домашнего насилия и террора, чье убийство с цыганским коварством обставляется влиятельными преступниками как трагическая случайность. Постановочная драматическая интрига содержит факты из реальных уголовных дел начала прошлого века, касающиеся организации изъятия личного имущества ссыльных поселенцев и обедневших «господ» в черносотенную казну из-за их отказа вступать в сектантское «православие», что влекло зверские расправы над «отщепенцами» со стороны общинных воевод на службе у феодальных помещиков с их карательными методами объединения масс по скотскому принципу. В число пострадавших входили не только простые свободные люди, но и богатые образованные землевладельцы,. не желавшие устраивать в своих имениях варварские мануфактурные «приюты» для воровского «мигрантского» сброда. Эти «героические» события вошли в пропагандистскую мифографию под названием «империалистической гражданской войны», суть которых отражена в сценах панического метания жителей, напуганных османским колоколом, призывающим всех «спасаться» в церковных коммунах, где всех ждала участь вечных кабальных тружеников-узников.