Чужая

Четверо активистов движения за полную социальную справедливость («отнять и поделить»), поскрипывая черными турецкими кожанками, мчатся по крымским дорогам в направлении чешской границы. Там, на чужой стороне, томится в борделях Праги некто Анжела (Наталья Романычева) — бедовая сестра арестованного бойца, уже, кажется, готового к даче показаний против печального от крэка крестного отца Рашпиля. Зачем Рашпилю понадобилась Анжела и что из этого вышло, известно, в общем, каждому просвещенному москвичу — повесть серьезного киевского автора Владимира «Адольфыча» Нестеренко «Чужая» много лет назад «закрыла в России блатную тему» даже для такого нетребовательного читателя, как писатель Минаев.

Мрачная репутация автора создает вокруг фильма заманчивую ауру, но ожидающие откровений о «темной стороне силы» будут разочарованы. Тут нет никакого «абсолютного зла», если не считать злом угашенную до абсолютной искренности блядь и человеческий удел как таковой. Все умрут, вопрос лишь в обстоятельствах — вот и все, о чем говорит эпилог фильма, а само путешествие пацанов на Запад начинается с двух несчастливых знамений. Стоит ли удивляться тому, что между стартом и финишем отважные герои погружаются в свою судьбу как в трясину? Выстрелы через глушитель звучат неприятным бульканьем, булькает и кровь, идущая горлом, сгущаются тени, ускоряется базар, стрекочут цикады, все медленно летят в ад, делая вид, что взбираются в гору... Все это настолько прозаично и депрессивно, что режиссеру Барматову пришлось пойти против духа и буквы оригинального сценария, вписав в финал сцену романтических рыданий Чужой над раненым Шустрым. Не все, мол, так цинично, есть в мире кое-что помимо трезвого расчета.

К счастью, этот вынужденный компромисс с хорошим и добрым не меняет в фильме ровным счетом ничего, кроме гендерных нюансов (лишенный молодецкой романтики текст Адольфыча был еще и отчетливо женоненавистническим). Стиль дебютанта Барматова все равно больше склоняется к камерному артхаусу, чем к эпопее типа «Бригады» или краснобайской сказке вроде «Бумера». Приглушенные краски, прозрачные, абсолютно реалистичные диалоги на «мурке», обилие крупных планов: насупленные взгляды, открытые переломы, кровь на висках. Можете представить себе романтический экшен, почти целиком сыгранный лицом и в помещениях?

Ну так его и нет, экшена-то. «Чужая» ведь вообще трагедия. Редкие, лаконичные сцены слаженного скоростного насилия не стремятся закошмарить несчастного зрителя — тут, скорее, впору говорить об эффекте «качелей», веселом социальном реализме, смехе над замиранием собственного сердца, помеси Гоголя с «На дне».

Очевидно, что история фактически гражданской войны, пересказанная одновременно надгробными плитами и песнями группы «Комбинация», не может быть ни однозначно страшной, ни безусловно смешной. «Каждому свое», как было написано на воротах одного часто упоминаемого Адольфычем заведения.