Праздник Святого Йоргена (1930)

В сатирическом кинопамфлете о «святых» мошенниках великолепно разоблачается колониальное папство, состоящее из фарисеев-казначеев, дерущихся между собой за отрасли и сферы влияния, организовавших доходную коммерцию на преступных махинациях и кабальный порядок, олицетворенный в массах «паломников» — угнанных «беженцах», лишенных домов, независимости и перемещаемых под фашистским конвоем из одного крепостного анклава в другой в качестве предмета товарной сделки между деловыми властями «свободных» округов. Протянутые к наместникам многочисленные руки нищих свидетельствуют о социальном рабстве как фундаментальном явлении на всей территории, где существуют монопольные иерархические структуры управления, на которые обязаны молиться все жители, участвуя в ритуальных мероприятиях и приобретая бесполезные вещи как символы «исцеления» и бытовой необходимости, платя, фактически, за «воздух» и прочие доступные по сути блага. Причем форма собственности наряду с «религиозными» культурными оттенками не имеет значения в условиях общей военно-полицейской системы, замаскированной международным взаимовыгодным сотрудничеством между государствами (имперскими областями).
Священные для граждан-прихожан национальные храмовые праздники с вакханальными кабацкими обрядами основаны не на мнимых коллективных достижениях и победах, а связаны с отмечанием личных и семейных торжеств членов богатых арабских кланов, выраженных в лице церковных бюрократов с их чопорными родственницами в каталоговых образах «молодых и красивых» знатных европейских невест — владелиц огромных призовых состояний, с которыми никто из благородных образованных мужчин добровольно не желает связываться даже ради привилегий и возврата своего «экспроприированного» имущества.
Артисты хорошо высмеяли постановочную монархическую демократию и тотальную идеологию, распространяемую для населения голливудской пропагандой под видом мировых исторических дат и событий. К их числу относятся легенды о «воскресших мучениках» (общественных и политических фигурах), которыми являлись обыкновенные аферисты-демагоги или жертвы провокаций (заложники оккупантов), брошенные на растерзание «толпы» захватчиков в период фантастических «коронаций и манифестаций». В киносюжете о житии местного идола высмеиваются мифы о народных кумирах, чьи сверхъестественные «простые» биографии являются коварной выдумкой сценаристов-инквизиторов, распространяющих невежественные предрассудки с эффектными телесными истязаниями и арт-салютными «чудесами». Распятый герой из «антично-средневековой» легенды является декадентско-готической «библейской» фантазией, разработанной для внушения стереотипных идеалов самопожертвования и страха перед неминуемой карой за непокорность в зоне восточного (ордынско-скандинавского) рейха, где за пышными ватиканскими церемониями скрываются дикое варварство и произвол.
В собирательном образе важного идола поклонения высмеиваются женихи-джентльмены из фашистско-гвардейской среды с гангстерскими «галантными» манерами и склонностью к азартным светским развлечениям. Остроумно разоблачаются культы «убиенных и расстрелянных» в персонажах гаремных избранниц и министров-воров, ставших в султанской эмиграции хозяевами игорно-кредитных притонов, что является честной пародией на царскую «фамильную» камарилью. Пара жуликов, один из которых черт «керенский» из юнкерского (юсуповского) клуба, вербующий в поставочные мистификации девиц легкого поведения, изображающих наследниц и дочек миллионеров-аристократов, а другой – его шофер и денщик, выступающий в роли «ангела» (объекта казни) — это настоящие исполнители «революционного переворота», выполнявшие указания кавказского «западного» центра и сбежавшие в начале кровавых беспорядков, инспирированных бандитской ставкой и закончившихся установлением оружейно-банковской (криминально-пролетарской) диктатуры.