В наше время сказать что-то новое очень сложно. Проще и важнее повторить то, что было сказано раньше, но так и не усвоилось людьми. Это и старается сделать Озон во «Времени прощания». Я вижу некую параллель между этой картиной и толстовской «Смертью Ивана Ильича». В уста своего умирающего героя Лев Николаевич вкладывает следующие слова: «Жизнь, ряд непрекращающихся страданий, летит быстрее и быстрее к концу, страшнейшему страданию... Одна точка светлая там, назади, в начале жизни, а потом всё чернее и чернее, быстрее и быстрее. Обратно пропорционально квадратам расстояний до смерти». Разве не то же понимает Ромен?
Я совершенно не согласен с теми, кто упрекает разорвавшего с Сашей главного героя фильма в том, что он направился после разрыва в гей-клуб. Ромен хотел найти там утешение в своем страдании, однако увидел лишь разврат, низость, прогнившую жизнь; он понял, что совершил ошибку, оставив Сашу, ибо его любовь к нему — была беззаботной, светлой, чистой! Её Озон противопоставляет грязи злачного места, в котором, поддавшись порыву, очутился герой.
Мы так часто говорим о сострадании, но почему-то никогда не понимаем той простой вещи, что сострадать другому можно только тогда, когда страдаешь сам. Это тяжелейшая истина, но Ромен понимал её. Именно поэтому он избежал не могущих быть по-настоящему правдивыми сопереживаний отца, сестры, матери, любовника... Он отправился к бабушке, ибо знал: его она поймёт.
Фильм полон намёков; можно просто сказать, что «Время прощания» — один сплошной намёк, потому что ни один жест, образно говоря, какого бы то ни было героя не доведен до окончания. Что стало с ребенком Ромена? Кто звонил ему перед смертью? Жива ли бабушка героя? Ничего не известно. Но нам и не нужно этого знать. «Время прощания» — это гимн жизни, хвала детству. Он по-настоящему жизнеутверждающ. Сквозь каждый миллиметр экрана проступает совершенное устройство мира, но — несовершенство человека, который не понимает, каким подарком его наградили при рождении. Как говорил сам Озон, фильм этот — попытка снять мужскую мелодраму. Ему это удалось. Что бы ни кричали гомофобы и обыватели из соседнего подъезда, которые вряд ли даже смотрели фильм.
В заключение хочу провести ещё одну параллель с русской литературой — перечитайте последние строки «Отцов и детей».
