Эльдар, третий сезон «Эпидемии» будет?
Об этом я не могу с точностью сказать. Я уже не первый год в кино. И пока ты в зал не придешь, пока не посмотришь, — нельзя говорить, что будет. У любого проекта своя судьба, и ты не знаешь, где она начнется и где закончится. Мы хотели, чтобы второй сезон был как минимум в Сочи. Но вообще был план, что мы дойдем до Таиланда. (Смеется.)
Во время съемок второго сезона в Карелии в июле был почти Таиланд: +36 градусов.
Да. А когда нам надо было плавать, было стабильно 16−17.
Подробнее о фильме
Кажется, у вас с Юрой Борисовым сложились на съемках теплые отношения. Это из-за того, что до «Эпидемии» вы снимались вместе в «Калашникове» и «Отчем береге»?
Он забывал об «Отчем береге» каждый раз. Я и на «Калашникове» ему об этом говорил. Он потом месяца через два такой: «Подожди, так мы же с тобой снимались!». Мы с Юрой первое время съемок в Карелии жили в одном домике. Жарили друг другу яичницы. В Москве мы встречались семьями, познакомили наших детей, я был на коротком «рум-туре» у него дома.
Как ваша дружба отражается на работе?
Совместно пережитые эмоции и дружеские взаимоотношения в обычной жизни так или иначе просвечивают сквозь нас на персонажей. Это делает историю более многогранной, в ней появляется больше нюансов.
О дебюте в кино и борьбе за секс-сцену
Вы начали сниматься в кино в 17 лет. Помните свой первый съемочный день и что это был за проект?
Мне кажется, это был «Мой папа Барышников», я играл выпускника балетного училища. Это было на первом курсе. Я пришел [на съемочную площадку]: боже, какое счастье — тут кормят, тут платят деньги. Какие-то смешные — полторы-две тысячи, может быть, две пятьсот за смену. И мы делаем кино. Это ли не счастье? Это ли не то, к чему я стремился, когда в театральную студию пошел? До сих пор вспоминаю каких-то людей оттуда, все они оставили частичку в моем сердце.
После какого проекта вас начали приглашать на главные роли?
Думаю, хорошим трамплином для меня стали «Степные дети», четырехсерийка на «Первом канале», где мы познакомились с Сашей Робаком, он играл моего отца. Я там был антагонист, такой вредитель. Тогда был первый отклик, мне начали писать во «ВКонтакте», звонить. Потом было несколько важных проектов, они шли приблизительно в одно время, — это «Бесстыдники», «Днюха!» и «Лучше, чем люди».
А есть какой-то проект, который кажется вам незаслуженно обделенным зрительским вниманием?
Возможно, это сериал «Майя» (режиссера Душана Глигорова, впоследствии снявшего нашумевший сериал «Хрустальный», — прим. ред.). Я думаю, что каждому проекту — свое время, свое признание и свои возможности. И если он не был обласкан публикой, значит, что-то не до конца получилось, кто-то не сделал маркетинг, был выбран неправильный слот для вещания.
Еще мне немного горько за «Лучше, чем люди». Я считаю, что это важный проект не только для меня, но и для всей нашей индустрии. Я радуюсь за первые восемь серий, а с девятой по шестнадцатую, мне кажется, драматургия не настолько сильная, она немного разъехалась. Мы ее лечили как могли, но это не совсем тот уровень, к которому мы стремились в первых сериях. Он получил свою долю успеха, стал первым купленным и переведенным российским сериалом Netflix. Но в России он так не стрельнул. Еще важный для меня проект «Мурка», потому что там мне позволили похулиганить.
Каким образом?
Они не особо планировали делать суржик. А я пришел на первую смену и так невзначай спросил Антона (Розенберга, режиссера сериала — прим. ред.): «Слушай, а мы будем делать говор, это же Одесса?» Он: «Ну попробуй». И дальше начался классный аттракцион, как я искал эти выражения. У нас на площадке лежали словари одесского языка, я нашел несколько подобных изданий в интернете. И вот я приношу новое выражение — хопа! — не сработало. И тут Джаник Файзиев у нас на смене, говорит мне: «А скажи “ты шо, с лехавыми?”». О, все, нашли вкусненькое. И пара таких точных попаданий может сделать очень много. Сразу складывается и образ, и настроение, и атмосфера правильная.
А в сценарий «Эпидемии» вмешивались?
В отличие от других проектов, я там почти ничего не менял, кроме одной сцены в первом сезоне. Я боролся за сцену первого секса в автобусе. Надо сказать, что в итоге в сериале мы увидели верный вариант. В первом варианте сценария Миша (герой Калимулина — прим.) эякулирует в Полину (героиню Виктории Агалаковой — прим.). И это, на мой взгляд, гигантское событие: в данных условиях, если она «залетит», это никому не нужно. В какой-то момент ребята (продюсеры сериала Валерий Федорович и Евгений Никишов, — прим.) решили, что это не так важно, а намного интереснее, если она будет девственницей — строит из себя сорвиголову, но на самом деле не такая. И я с этим был категорически не согласен. Мы сняли компромиссный вариант, но в результате на монтаже остался первоначальный.
И на «Лучше, чем люди» я очень сильно вмешивался. Я приезжал на читки других артистов! После «Мурки» почувствовал в себе сценарного доктора и начал лечить. (Смеется.)
О герое с аутизмом и вечном образе подростка
От каких ролей вам чаще всего приходится отказываться?
Кажется, я сейчас вылез из того, что мне стало тесно и что меня какое-то время очень сильно волновало: что мне надо было играть подростков. И это длилось на протяжении почти десяти лет. В какой-то момент я понял, что окружающие меня актеры и массовка все младше, а у меня уже есть сын. И стал отказываться. В «Эпидемии» в первом сезоне очень хотели, чтобы Миша был помладше. Я его максимально «старил», чтобы они хотя бы между собой говорили, что ему не 16−17 лет, а 18−20. Чтобы мне не играть опять пубертат, этот бунт против родителей. Я это все уже сделал и не очень хочу за это браться.
А кто был вашим референсом, когда вы готовились к роли Миши?
Я наблюдал за тем, что делает Дастин Хоффман в «Человеке дождя», за ДиКаприо в «Что гложет Гилберта Грейпа?». До этого немного наблюдал за «Хорошим доктором». Собирал информацию из разных источников, из пабликов, блогов, сайтов про психологию, врачебные истории. И вот в результате Миша родился таким.
Был какой-то отклик от людей с расстройствами аутического спектра или их родителей?
Да. То, что дошло до меня, это был положительный отклик. Мне это было особенно приятно, потому что я очень боялся, чтобы не обидеть никого, чтобы не показалось, что это пародия, насмешка, не дай бог. Я очень старался трогательно и внимательно, искренне с этим взаимодействовать. Не могу сказать, что мне написала тысяча людей, но 5−10−15 человек, у кого есть подобное заболевание, написали.
О ролях мечты, феномене Киркорова и желании сыграть Петросяна
Какую роль вы ждете?
Возможно, сейчас она есть — в проекте «Год рождения», над которым я работаю. Вселенная услышала меня и отправила ту роль, которую я ждал и которая очень много в себе совмещает и дает мне. Есть у меня мечта: хочется сыграть Белого из «Бригады». Это же русский супергерой — обаятельный бандит, которым ты очаровываешься, которого оправдываешь, даже когда он совершает какие-то ужасные поступки. Как Уолтер Уайт (герой сериала «Во все тяжкие», — прим.), обаятельный преступник. Это же круто, это антигерой. И супергероя: сыграть какого-нибудь Питера Паркера, Человека-паука. Ну и конечно, злодея наподобие Яго из «Отелло» или «Венецианского купца», где играл Аль Пачино. Тот же «Крестный отец», «Лицо со шрамом».
Еще я бы какой-нибудь байопик хотел. Кириллу Кяро я всю «Эпидемию» говорил, что он должен сыграть Филиппа Бедросовича. (Смеется.) Это шутка. Но в каждой шутке есть доля шутки.
А почему именно Филиппа Бедросовича?
Да это же культовая личность! Это человек, который 30 или 40 лет держит эстраду. А вот я хочу байопик про Евгения Петросяна, чтобы я его сыграл. Филипп Бедросович и Петросян — это две культовые личности. Чем мне еще нравится Филипп Бедросович — он остается на плаву, находит в себе силы, возможности. Ты вроде забываешь про него, как будто бы он исчез, и тут он — бау! — и хитяру выдает, и снова все о нем говорят. Я всю жизнь думаю: как он это делает, как ему это удается? Его эти прически, наряды, хитяры: «Снег растает, и он вода». (Поет.) Я был уверен, что «Единственная моя» — это Киркорова песня, а оказалось, что Газманова. Это для меня было открытием и событием. Но на самом деле, про Филиппа Бедросовича я больше шучу, а вот про Петросяна — это было бы, мне кажется, знойно. Я за зной. (Смеется.)